— Мы с нетерпением ждем возможности проявить наши способности, — с поклоном ответил я.
— Вы получите ее. Итак. Во-первых, усвойте, что нужно аккуратно сидеть на тюках с товаром и с крайней осторожностью залезать и вылезать из моего каноэ. Крен ему совершенно противопоказан. Ноги надо ставить на ребра каркаса, чтобы не пробить обшивку из березовой коры, поскольку никому не охота стать очередным утопленником озера Верхнего. Грести будете в ритме песен и всячески оберегать каноэ от подводных скал или мелей. Когда будем причаливать на ночевки, надо выпрыгивать из лодки в воду, сначала разгружать тюки, а потом аккуратно выносить каноэ на берег. Понятно?
— Мы будем крайне осторожны.
— Ради вашей же собственной безопасности. Наши грузовые каноэ легки и быстроходны, их можно починить за часок-другой, но они ранимы и чувствительны, как женщины. — Он показал на Аврору. — Обращайтесь с ними, как вон с той дамочкой.
На самом деле, если вспомнить, как извивалась и билась эта дамочка в пылу страсти, пару изрядных ссадин она уже получила, но я не стал говорить об этом. Некоторые воспоминания лучше держать при себе.
Наконец, с прощальными криками и пушечным залпом мы покинули американский форт и продолжили плавание.
Обшитое корой каноэ может показаться хлипкой лодкой для передвижения во внутренних морях, но здешние леса поставляли все необходимое для сооружения этих удивительно быстрых и влагостойких лодок. После дневного перехода смола и кора помогали заделать любую брешь, и при необходимости их легко можно было перенести на плечах на дальние расстояния. Пьер стоял на коленях на носу, следя за встречающимися подводными скалами и бревнами, задавал ритм своей песней, и, четко следуя за ним, мы погружали весла в воду, делая до сорока гребков за одну минуту. Безошибочный курс поддерживал на корме рулевой по имени Жак. Лопасти весел золотились на солнце, рассыпая капли, как бриллианты, и отгоняя чертовски упорных и назойливых насекомых, стаи которых с жужжанием устремлялись с берега за нашим челном. С озера веяло прохладой и свежестью, а яркое солнце вовсю поджаривало наши макушки.
Гребля неизменно сопровождалась общей бодрой песней, либо французской, либо английской.
Серебристую сдеру бересту И корнями ей края оплету, Из березы белой сделаю весло, Поплывет с ним моя лодка легко. Ты лети, мое каноэ, вперед. Пусть судьба меня по жизни ведет. По волнам, через пороги лети, Никогда ты не собьешься с пути.По сравнению с Магнусом и со мной вояжеры, конечно, выглядели коротышками, но зато эти крепкие низкорослые французы обладали неутомимостью водяной мельницы. Уже через полчаса я начал задыхаться, а вскоре обливаться потом, несмотря на поднимающийся от воды холодный воздух. Мы безостановочно продвигались вперед, делая, по-моему, около шести миль в час — удвоенная скорость флота Наполеона на пути в Египет, — и в тот момент, когда я, казалось, окончательно выбился из сил, зычный голос Пьера объявил перекур, и наша бригада, положив весла, разожгла трубки и закурила. Подобное этому удовольствие в течение трудового дня бывало через каждые два часа, и это напомнило мне о регулярных альпийских привалах в армии Наполеона. Солдаты доставали табачные смеси, приправленные патокой и ромом, забивали их в трубки, поджигали с помощью трута, запаленного от высеченной кремнем искры, и затем, устроившись поудобнее и прикрыв глаза от слепящего солнца, блаженно покуривали, выпуская ароматный дым. Это быстродействующее снадобье превращало их в счастливых и довольных детей. Наша маленькая флотилия, подобно крошечным листочкам, дрейфовала по волнам обширного озера с такой студеной и чистой водой, что при желании мы безбоязненно зачерпывали ее ладонями и утоляли жажду.
После очередной зычной команды мы быстро вычищали трубки, угольки с шипением гасли в воде и все вновь дружно брались за весла. Пьер заводил новую песню, хор подхватывал ее, и очередные два часа команда упорно гребла, стараясь пройти как можно дальше за неимоверно длинные и теплые дни. Аврора продолжала надменно нежиться под своим зонтиком, а Сесил, набравший в дорогу целый ранец карманных книг, прочитывал их и выбрасывал в воду, видимо полагая, что никто из его неотесанных спутников не обучен грамоте. Порой, отвлекаясь от чтения, он наблюдал за утками или другими водоплавающими и вдруг начинал палить из ружья — лающий звук выстрелов гулко разносился по берегам. Он никогда не промахивался, но мы также ни разу не помедлили, чтобы забрать его добычу. Его светлость попросту развлекался. Когда птицы в испуге расплывались и разлетались, он перезаряжал ружье и, положив его на колени, возвращался к чтению.