Его собеседник молчал.
Джустиниани задумчиво пригубил коньяк и отвернулся, стараясь не смотреть на Массерано, и тут заметил в боковой нише, скрытой от глаз посетителей, большую картину. Дорогой резной багет сиял при свечах, как иконный оклад.
Взяв подсвечник, Винченцо подошёл и локтем чуть отодвинул портьеру.
Господи Иисусе… На полотне в полный рост была изображена женщина небывалой красоты. Одетая по моде стиля ампир, она была облачена в простое белое платье, украшенное только небольшой брошью на плече. Темные волосы, уложенные вокруг царственной головы, напоминали корону, лицо незнакомки завораживало огромными глазами и величавыми чертами.
— Какова, а? Красавица!
Джустиниани вздрогнул, не сразу поняв, что рядом с ним стоит Массерано. Поглощённый созерцанием, он не слышал, как тот подошёл и теперь стоял возле него, грустно глядя на полотно.
— Кто это, Боже мой? — Винченцо не проговорил, но прошептал это.
Голос его сел от странного, охватившего всё тело волнения.
Его сиятельство усмехнулся, но не покровительственно, а скорее, виновато. Взгляд его был жалким, как у побитой собаки.
— Полно… ведь я, скажу по секрету, спас этот шедевр. Его ждала печальная судьба быть изрезанным в клочки.
— Что? — изумился Винченцо, — уничтожить такое? Как можно? Но кто это?
Массерано явно смутился, опустил глаза, вздохнул и в конце концов проронил:
— Вы видели эту особу третьего дня на кладбище во время похорон мессира Джустиниани.
Винченцо, лаская нёбо вкусом дорогого коньяка, задумался. Он не особо разглядывал кладбищенскую толпу из-за чёртового фрака, но думать, что он мог не заметить такой женщины?
— Вы шутите? — спросил он Массерано.
Массерано всё ещё виновато и даже как-то болезненно улыбался.
— Да нет же, просто этот портрет написан сорок лет назад. Это герцогиня Поланти, урождённая Гизелла Ломенилли.
Джустиниани почувствовал, что руки его затрепетали, он поспешил поставить на стоявший рядом столик бокал с коньяком. Потом снова приблизился к картине. Боже мой… Он словно уснул, тело одеревенело. Винченцо слышал голос Массерано, точнее, ему казалось, что он слышит этот пугающий рассказ со стороны, но не звучал ли в нём самом?
Она поражала воображение ещё девочкой, когда была «как лань, десятилетнею», когда же её вывозили в свет, мужчины замирали, их лица вытягивались, с губ срывались не комплименты, но страстные вздохи, и, увы, они развращали юную красавицу куда больше нескромных признаний, что ей довелось услышать позже. Она часами сидела у зеркал и любила менять наряды, её стали рисовать десятки художников. От обожателей она требовала дорогих украшений и изысканных цветов, утончённых комплиментов и поклонения, шестнадцати лет вышла замуж за герцога Поланти, однако он скоро оставил её вдовой. Молодая красавица имела множество любовников, коих допускала лицезреть свою красоту на чёрных шёлковых простынях, как статую Венеры, они могли целовать красивейшие на свете ноги и приникать поцелуями к груди, превосходящей красотой статуэтки Кановы. «Бог создал в моем лице своё самое совершенное творение и остановился в изумлении, любуясь им», говорила она.
Но всё неожиданно кончилось, едва герцогине исполнилось тридцать пять. Она внезапно, без всякого недуга, вдруг необычайно подурнела, по белоснежной коже, подобно проказе, расползлись пигментные пятна, она растолстела и превратилась в столь уродливую мегеру, что детишки, встретив её на бульваре, в ужасе разбегались с криками: «Ведьма, ведьма!»
— Гизелла разбила все зеркала в своём доме, разрезала и уничтожила все свои портреты, занавесила окна тёмными портьерами и перестала принимать, — голос Массерано проступил в ушах Джустиниани отчётливей, — но теперь, спустя годы, вернулась в общество. Этот же портрет она отдала для ремонта багета, но после отказалась забрать. Я поторопился это сделать вместо неё…
Винченцо подумал, что когда-то и сам Массерано, был, видимо, неравнодушен к красавице. Он тяжело вздохнул, озирая небесный лик, запечатлённый на портрете.
Суетная и пустенькая бабёнка, носящаяся со своей красотой, как дурень с торбой, горделивая и высокомерная, столь смешная в своём самолюбовании… Потеря красоты была потерей смысла жизни, ибо иного смысла в её бессодержательном бытии не было. Винченцо внимательно вгляделся в выражение огромных тёмных глаз, по-царски надменных, но, в общем-то, ничего не выражающих, в спесивые линии красивых губ, в заносчивую позу королевской фаворитки, потом припомнил толстую старуху с крючковатым носом и проваленным ртом у гроба дяди.