– В Вернсток. Хочу посмотреть на святыни, - ответил Клемент.
– Неблизкий путь. Ты тоже хочешь посмотреть на святыни? - спросил Франц девочку.
– А как же! - Мирра не спускала взгляда с блестящего серебреного браслета у него на запястье.
От охранника не укрылся ее интерес и он, посмеиваясь, снял браслет и протянул девочке:
– Гляди, раз охота. Это я сам себе прошлой весной подарок сделал.
– Какая прелесть! А эти разводы что-то значат? Они похожи на сильно вытянутые буквы или стебли плюща.
– Тот гном, что продал мне браслет, клялся, что они приносят удачу и защищают от вражеских стрел. Надеюсь, он не обманул. Пит, прекрати глупо ухмыляться.
– Франц, меня не перестает удивлять, что ты веришь во всю эту ерунду. Дай тебе волю, и ты бы обвешался этими побрякушками с ног до головы, словно уличная танцовщица Золотых Песков.
– Пит, еще слово, и твои зубы будут лежать вон там! - охранник нахмурился и показал на дорогу. - А может там окажется и что-нибудь поважнее зубов.
– В страхе умолкаю. - Рыжий пришпорил лошадь и поехал вперед каравана.
– Он всегда так, - оправдывающимся тоном сказал Франц, принимая браслет обратно. - Ему бы только задеть кого-нибудь. Никакого понимания маленьких слабостей своих ближних.
– Сочувствую, - Клемент склонил голову.
– Слушай, открой мне тайну, как вы - монахи, умудряетесь ездить верхом в рясе? Это же очень неудобно.
– Жизнь состоит не только из удобств. А ряса для меня - это все равно что моя вторая кожа. Таким образом, я заявляю миру о себе, о своих убеждениях.
– Мой младший брат тоже хотел уйти к вам, - Франц вздохнул. - Еще немного и это бы случилось. Но, к счастью, его сердце забрала одна красотка и теперь у него дом, семья, четверо детей. Все как у нормальных людей.
– Он счастлив?
– Да. Работы много, но он доволен.
– Тогда он просто не был рожден для монашеской жизни. Для нее нужно уметь отказываться от всего, даже от того малого, что у нас есть.
– Не убедительно, - охранник улыбнулся, блеснув зубами, - конь у тебя хороший, едешь с комфортом. Как насчет того, чтобы отказаться от всех своих вещей в мою пользу?
– Моя цель - оказаться в Вернстоке до зимних морозов. Если я пойду пешком, то попросту не успею, - невозмутимо ответил Клемент.
– Посмотришь на святыни в следующем году. Выйди поздней весной, и не спеша, дойди до столицы. Погода будет хорошая.
– Нам нужно в этом году.
– Ты не успеешь до морозов, если будешь ехать вместе с караваном, - сказал Франц.
– Мы с вами только на один день, пока не привыкнем к седлу. Мы ведь, - он усмехнулся, - неопытные наездники.
– А по твоей спутнице не скажешь, - охранник посмотрел на девочку. - Опомниться не успеешь, как она уже во весь опор гнать будет. Глаза горят, щеки красные. У меня племянник, - обратился он к Мирре, - на тебя очень похож. К лошадям его тянет с детства, словно не в доме, а в конюшне родили. У него взгляд такой же восторженный, как и у тебя, когда он на них смотрит.
Тут в начале колоны кто-то громко позвал охранника, и он, оставив путешественников, поехал вперед. Клемент подмигнул Мирре:
– Обещай, что не станешь загонять лошадь. На новую у нас нет денег.
– Обещаю, - серьезно ответила она и погладила животное по шее.
Они ехали вместе с торговцами до самого вечера, до тех пор, пока солнце не начало склоняться к закату, а небо темнеть. Ночь они скоротали у общего костра. Утром же следующего дня их путь разошлись. Караван двинулся по одной дороге, а Клемент и Мирра поехали по другой - менее комфортабельной, но зато более короткой.
У монаха от долгой езды с непривычки болели ноги и спина. Когда он спросил Мирру, как она себя чувствует, та она ничего ему не ответила, но гримаса на ее лице была весьма красноречива.
Дорога, которую они выбрали, в начале была проложена через степь, а потом углубилась в лес. Это были непролазные заросли, не имеющие ничего общего с тем, через который им пришлось пробираться, когда они бежали из монастыря.
Монах в очередной раз сверился с картой, словно она могла помочь им изменить выбранный маршрут. Он уже жалел о том, что оставил караван. Но им нужно было идти или вперед, или назад по дороге - третьего не дано.
– Клемент, через несколько часов пойдет дождь, - сказала Мирра смотря на небо. - Я это чувствую.
– Чего от осени еще ожидать… - с ворчанием отозвался монах, запихивая карту в седельную сумку. - Маленькое усилие и через шесть часов мы будем греться возле очага и нормально ужинать. Таверна "Ель на три четверти" будет к нашим услугам и к услугам наших животных.
– Странное название для таверны.
– Франц назвал ее именно так. В прошлом году он в ней останавливался.
– А это правда, что такие постоялые дворы служат нейтральной территорией?
– Да, наравне с храмами. Это неписаное правило. Люди должны быть уверены, что они находятся в безопасности. Иначе бы в тавернах никто не останавливался.
– И все его соблюдают?
– Бывают, конечно, исключения, но нарушителей жестоко наказывают. А почему ты спрашиваешь?
– Если за нами все еще гоняться Смотрящие, то где нам лучше заночевать: в таверне или под открытым небом? Получается, что в таверне.
– Смотрящие должны были потерять наш след. Мы долго жили в Кроне - это обязательно должно было сбить их с толку. Они не знают, куда мы направляемся. В конце концов, в Вернсток ведет много дорог. Каждый год в столицу стекается масса паломников, и скромный монах, вроде меня, не должен привлечь внимания. Чем ближе мы будем к столице, тем чаще нам на глаза будут попадаться странствующие братья Света.
– Они будут как ты, или как те, от которых мы бежали?
– Не знаю, - честно признался Клемент. - Но надеюсь, что это будут хорошие люди. Проделать такой далекий путь лишь для того, чтобы прикоснуться к святыням, для этого нужно иметь Свет в своем сердце.
– Такой, как у тебя?
Монах промолчал. Он был предан идее Света, идее добра, как никто другой, но что было в его сердце? Раньше оно было теплым и открытым. Но постепенно оно наполнилось страданиями Бариуса, Рема, узников монастырского подвала и мучениями жителей Плеска. И если раньше в его сердце всегда было много места для Создателя, теперь его стало меньше. Намного меньше.