— Царские шпики?
— Оне-с!
Супруги снова переглянулись. На этот раз весьма трусливо.
— Ну, это вы зря! — неуверенно молвил Бузинов. — Здесь у нас, на деревенских просторах, я ни разу не встретил ни одного шпика, а вот у вас в столице…
Капитан ничуть не собирался успокаивать бедолаг.
— В столице шпики свирепствует больше, это факт, да и опасностей там поболее, чем у вас, но бывает, что и в деревнях иногда они орудуют. Да как ловко! Иногда свои же на своих доносят, родственники на родственников…
— Что вы говорите?!
— Доносят! Весьма и весьма! Иногда совершенно честный человек попадает в список неблагонадёжных, лишь благодаря ненависти собственной супруги или детей.
— И как же распознать доносчика?
Капитан вздохнул.
— Сие практически невозможно. Царь набирает агентов с умом, так искусно, что их порой не отличишь ни от обычных поселенцев, ни даже от крепостных.
Бузиновы перекрестились.
— И крепостные шпионят?! Свят-свят-свят! — застонала супруга.
— Так это что же получается? — возмутился супруг. — Уже и по деревне без надзора его императорского величества не походишь?
— Получается, что так! Вот уже четыре года все всего боятся, с самого дня основания охранки, — ответил капитан. — Но со мною вам бояться абсолютно нечего: у меня глаз намётан, я шпика от не шпика отличаю на «раз-два!»
Бузиновы вдруг приняли решение. Почти одновременно.
— Не пожалуете ли к нам… чаю выпить? Заодно и осмотрите наши владения, опытным глазом, на момент шпиков!
— Да и переночевать вам не мешает в хорошем месте. Хоть изредка, а то, поди, намаялись, по чужим-то сеновалам… Мы вас в горнице положим!
Капитану сделалось приятно.
— Охотно-с!.. Весьма приятно-с… Премного благодарен-с!
Вдохновенная беседа продолжалась и в дороге, благодаря чему она, дорога, не такой уж длинной оказалась. Пришлось — всего-то! — пересечь ржаное поле, пройти сквозь небольшую рощицу, полюбоваться мерцающими огоньками тихого, весьма уютного болотца и, наконец, увидеть огоньки усадьбы.
Присвечивая фонарём, Бузинов-муж шёл впереди.
— Глядите-ка, глядите! — он махнул рукою в сторону поместья.
Бузинова-жена и капитан ответили не сразу. Шли они, то бишь ковыляли, далеко позади. Сначала просто медленно шли, взявшись за руки, а потом хозяюшке поместья пришлось хромать напару с гостем, держа его за талию — чтоб ему легче было идти. Именно так воспринял Бузинов эту позу. И не расстроился. Он остановился, начал ждать, пока хромающие поравняются с ним.
— Гляньте, — снова сказал он. — В гостиной нашей свет горит — значит ужин готов и ждёт нас!..
Жена и гость, наконец, подошли.
— Я говорю, ужин ждёт нас! — снова повторил Бузинов.
В ответ раздался протяжный вздох, почти что стон, героя-капитана:
— Ни к чему всё это… Я привык к походной жизни: перекусывать на ходу, спать чуть ли не на ходу…
Бузинова неистово захохотала.
— Ах, бросьте! Вы сейчас не на войне, забудьте о лишениях, не дадим мы вам грустить, как ни старайтесь…
— Правильно! — поддакнул муж. — Будьте как дома у нас, расслабьтесь…
Капитану ничего другого не оставалось, кроме как повиноваться.
К утру военный гость уже вполне освоился в бузиновской усадьбе, командовал не хуже мирового судьи или канцелярского начальника. Супруги во всём поддакивали гостю, даже когда сомневались, прав ли он. И на каждый шаг просили разрешения.
— Никитушку надо бы завтра проведать… Ему тоскливо без людей… — завёл благотворительную песенку Бузинов.
— Вместе и проведаем! Завтра же пойдём! — ответил капитан. — Мне он самому нужен позарез, бумаги именные я ему обещал. Обещал, а не дал!
— Благороднейший вы человек! — воскликнула Бузинова. — Какое счастье, что нас свела судьба! То, что мы ещё несколько дней назад были совершенно не знакомы, а теперь задушевно беседуем у самовара, несомненно, добрый знак…
— Божие знамение! — подтвердил супруг.
— Оно-с! — поддакнул капитан.
— Теперь мы ваши должники, — продолжила хозяйка дома. — Чем мы могли бы вам служить?
— Полно вам, матушка-барыня, разве мне когда-либо кто-либо служил? Я ведь сам служивый человек, всю жизнь только и делаю, что служу: то царю, то отечеству, а теперь вот ветеранам принялся служить, помогаю им жизнь налаживать…
— И давно вы на этом поприще подвизаетесь?
— Давненько, пятнадцатый годок пошёл!
— Устали, небось, умаялись…
Капитан отчаянно замотал головой.
— Вам это может показаться странным, но усталости я не чувствую! Наоборот: после каждого успешно завершённого дела… Нет, не так: после завершения каждой из моих скромных миссий, в меня будто целительный поток вливается. Сильнее становлюсь, здоровее себя чувствую, ей-ей!
Супруги восхитились:
— Ей-же-ей!
— Не оскудеет рука дающего, всё верно…
Эти тёплые слова добавили герою вдохновения.
— Я ведь как считаю: Бог всё видит! Кто нынче бедным и убогим помогает, в старости сам не оставлен будет. Я старости не очень-то боюсь, но всё-таки…
— Старости бояться грех! — провозгласил Бузинов, оторвавшись от утренней рюмашки коньяка. Капитан поправил его:
— Не старости, а смерти бояться грех. Хорошей жизнью хорошую смерть заслужил — ликуй! Не заслужил — кайся! Правильно я говорю?
— Совершенно! Совершенно правильно, — поддержала Бузинова. Она всё больше проникалась к гостю. А гость всё делал вид, будто бы пока не замечает этого. Покамест…
— Так вот, — продолжил он, — если вы пока ещё не умерли, вам бояться есть чего, очень даже есть: болезней, недостатка денег. Для этого и существуют благотворительные комитеты…
И на следующий день, и через день, и через три дня, начисто забыв о страданиях Никиты Баранова, слушали Бузиновы басни капитана — у богато накрытого стола с самоваром. И, так уж повелось, в середине дня гость начинал картинно зевать, прерывая свой же собственный рассказ.
— Простите, что-то раззевался я…
— Оно и не диво: после всего, что вам довелось пережить! Сейчас я вам постелю!
При этом слове хозяйка неизменно, в течение последних дней, вскакивала из-за стола, шла к шифоньеру, вытаскивала оттуда ворох лёгких одеял, подушку, простыни.
— О! Зачем все эти хлопоты! — смущался капитан.
Не менее смущённо чувствовал себя в эту минуту и хозяин дома. Он тут же уходил в свой кабинет, надолго. Ибо, во-первых, доверял супруге, а во-вторых, не станет же их гость и благодетель заигрывать с чужими жёнами в чужой гостиной. Сущий нонсенс!..
После ухода супруга беседа в гостиной продолжалась лишь небольшое время.
— Прямо здесь меня на дневной сон определите? — осведомлялся капитан.
— А где ж ещё? — кокетливо отвечала Бузинова. — У нас, конечно, есть спальня для гостей, да там, боюсь, вам неуютно будет…
— Это почему-с?
— Там недавно дочка с зятем располагались — в гости к нам из Кологрива приезжали, беспорядок учинили страшный!..
— Вот как!
В этом месте Бузинова обычно закатывала глазки.
— Да и по другой причине было бы вам там не с руки, даже ежели бы и порядок был образцовый…
— По какой-такой причине? Договаривайте, ну же!
— Да там… Рюши, бантики всякие, занавесочки-кружева… Куклы… Словом, не мужской там интерьер, не геройский!
— Понятно-с… Мало героизма в нашей жизни осталось, и чем далее, тем меньше остаётся…
Примерно так, или же чуть иначе, продолжалась ежедневная беседа гостя и хозяйки, в отсутствие хозяина. Который был хорошо воспитан и не вникал в чьи бы то ни было досужие разговоры.
Затем хозяйка с гостем, при обоюдной помощи, пытались расстелить постель — на широчайшем турецком диване. Капитан неизменно спрашивал:
— Сей диван, как я понимаю, турецкий, то бишь вражеский?
— Что вы! Что вы! Фасон турецкий, но привезено это ложе из Европы…
Вот и всё. На этаких словах беседа прекращалась и начинались действия — не военные, отнюдь, а дружеские и весёлые. Хотя и молчаливые. Что остаётся делать жёнушке, когда супруг не против.