Чаша замерцала алым, и тронный зал окутала красная дымка, в которой то и дело вспыхивали белые искорки иллюзорного огня. Постепенно кровавый туман принял форму герба рода Долгоруких… Он взвился над нашими головами и образовал собой щит, пронзенный пылающим мечом. Сверху щита сидел ворон с горящими красными глазами.
— Долгорукий Глеб Ярославович! — мрачно прокаркала птица. — Тридцать седьмое колено! Последний своего имени!
— Вот и подтвердилось… — прошептала остолбеневшая Алина… Еще щеки покрылись румянцем, а глаза засияли яркими звездочками.
— Мои поздравления! — воскликнул Николай Павлович. — Сын обрел свое наследство!
— И теперь мы можем вручить экзаменуемому регалии Идущего по Пути! - улыбнулся толстяк в коричневой ливрее. — Какой «шаг» вы хотите? Ваш уровень владения силой находится далеко за гранью среднего уровня…
Преподаватель теребил в руке золотое кольцо с проплешиной, на которой отсутствовала гравировка.
— Скромность украшает мужчину… — вспомнил я слова одного сатирика. — Но настоящий мужчина украшения не носит… Поэтому пусть будет пятый шаг! Последний!
— Это справедливо! — поддакнул мне Марк.
Толстяк с трепетом провел рукой по кольцу, и на проплешине выступила обсидиановая пятерка. Я принял дар, и тут же натянул кольцо на палец.
— Спасибо, господа! А теперь я бы хотел заняться делами города…
— Глеб! — Алина помахала мне ручкой, явно намереваясь расстроить мои планы. — Я могу украсть у тебя пару минут?
«Ну вот, попался… Теперь отвертеться будет на так-то просто… Хотя…» — мысли галопом пронеслись у меня в голове, и я невольно улыбнулся.
— Конечно!
Девушка подошла ко мне чуть ли не вплотную. Ее глаза сверкали драгоценными бриллиантами, знакомый аромат сдержанных духов ударил в ноздри.
— Мы можем поговорить наедине? — прошептала она мне на ухо.
— Пойдем… — смирившись с неминуемым, я указал рукой за трон. Там находился кабинет покойного Нарышкина, а некогда и моего отца.
Десятки глаз с неоднородной гаммой чувств уставились на нас. Кто-то смотрел с надеждой, кто-то — с сочувствием, кто-то — с банальным любопытством. Но никто не смел помешать нам… Хотя, как мне показалось, Марк Георгиевич намеревался это сделать, но вовремя передумал.
Как только мы вошли в кабинет, я тут же сел за стол, — он должен был послужить мне преградой, бастионом и крепостной стеной перед надвигающейся любовной бурей. Но Алина схитрила и проигнорировала изысканное кресло, стоявшее напротив меня. Наоборот, она резко сократила дистанцию и уселась прямо на стол… Это было так… Не по-дворянски!
— Вот и случилось, Глеб! — промурлыкала девушка…
— Да… Случилось… — протянул я, мысленно стараясь отыскать путь к бегству.
— Теперь ты из знатного дворянского рода!
— На что ты намекаешь, Алина? — притворился я дурачком, прекрасно осознавая, что последует дальше.
— Да я прямо говорю! Какие намеки, Глеб⁈ Помнишь наш разговор? О нас…
— Помню… — мой голос дрогнул от нежности и холода. Мне нужно было заканчивать этот фарс… Девушка не заслуживала жизни в иллюзиях.
«Будет слёзно и больно. Но это лучше, чем издеваться над любящим сердцем! Надо было раньше со всем этим разобраться! Идиот!» — корил я себя в мыслях, наблюдая за счастливым лицом подруги.
— Ты меня любишь? — тихо спросила меня девушка.
В этом вопросе уже звучали нотки отчаяния и надежды, огненной страсти и горького смирения…
— Я не стану твоим мужем, Алина. — мой ответ вспорол само пространство между нами, Шинская слегка отшатнулась от меня, как от пощёчины…
— Не любишь… — в этой фразе прошелестела осень.
— Люблю, но как сестренку. — шёлковая нежность слетела с моего языка. Она сплелась с жалостью и проницательной грустью. Я причинял боль дорогому человеку и прекрасно осознавал, что это было необходимо… Так родители наказывают своих детей, чтобы те больше никогда не совершали ошибок. Так друзья ссорятся, чтобы найти истину и компромисс, чтобы взглянуть друга на друга по-иному, с разных сторон.
— Тогда кто она? — медленно спустившись со стола и гордо вздернув подбородок, ледяным тоном спросила Алина.
— В каком смысле?
— Что это за женщина, которой ты отдал свое сердце⁈ Годунова⁈ Или, быть может, Лира из императорской длани⁈
— Никто из них… Моя любовь давно погибла, а вместе с ней — и моё сердце. — горечь ядом обожгла мне горло.