Дела за столом старались не обсуждать, отчего атмосфера оказалась на удивление… Семейной? Да, наверное, именно так. Время от времени я тоже ловил на себе внимательные взгляды императорской четы, но исключительно в положительном ключе.
Супруги были счастливы, что их дочь выходит за любимого, что было невероятной редкостью для фигур их уровня. Все-таки главной семьей для Николая оставалась его империя.
Уют вокруг сопровождался царственной роскошью. Зал для приватных трапез императорской семьи напоминал позолоченный ларец. Хрустальные люстры, подвешенные к потолку с фресками, изображающими триумфы предков, отбрасывали блики на фарфоровый сервиз с гербом Годуновых. В центре стола, покрытого скатертью из генуэзского кружева, дымился гигантский павлин в перьях — шедевр придворного повара, фаршированный трюфелями и обложенный яблоками в медовом соусе. Аромат можжевеловых веток, горящих в камине, смешивался с пряными нотками глинтвейна, который разливали в бокалы с тонкими ножками.
Анастасия сидела справа от меня. Ее бальное платье сверкало нежным перламутром и шуршало шелком при каждом движении. Под столом ее босая нога — она давно скинула туфлю — нежно терлась о мою лодыжку.
— Ваше Высочество, вы рискуете спровоцировать всероссийский скандал, — шепнул я девушке, откусывая кусочек фазана, пока Николай обсуждал с Андреем новые линкоры.
— Пусть попробуют тебя отнять у меня, — ее губы искривились в дерзкой ухмылке, а пальцы внезапно сжали мое колено. Императрица Александра, сидевшая напротив, заметила этот жест и прикрыла лицо веером, но я успел разглядеть в ее глазах смешинку.
Борис, старший принц, не выдержал:
— Настенька, ты сегодня как кошка в марте! Уже и вилку вместо ножа взяла.
Андрей, младший, флегматично разрезал оленину:
— Оставь, Боря. Это у них называется «предсвадебный психоз». У Марфы Петровны так же было — за неделю до венца она лягушку в суп князю Верейскому подкинула.
— А вам, князь Андрей, я подкину не лягушку, а целую жабу в постель, — парировала Анастасия, но тут же покраснела, вспомнив, что за столом сидели родители.
Император грохнул кулаком по столу, заставив звенеть хрусталь:
— Прекратите болтовню! Сегодня мы чествуем героев, а не устраиваем балаган!
Наступила тишина. Николай медленно поднял бокал с рубиновым вином, его голос слегка дрогнул:
— Впрочем… Если герои позволяют себе воровать носки из моего гардероба — что уж говорить о дочери.
Все ахнули. Настенька замерла с куском хлеба у рта:
— Папа!
Как оказалось, в первую ночь моего пребывания во дворце Марк чисто случайно забрел в покои императора, якобы приняв их за библиотеку, и унес пару шелковых носков с вышитыми орлами — просто чтобы посмеяться. В Приграничье я почему-то не придал значения новым обновкам. Ведь носки сидели идеально и грели не хуже шерстяных. Я тогда еще удивился доброте старого самодура.
— Ваше Величество, это были самые роскошные трофеи в моей жизни, — поклонился Мидлер, а Андрей фыркнул в салфетку.
Трапеза продолжилась под смех и звон бокалов. Когда подали десерт — облака безе с ванильным кремом — Анастасия вдруг стала серьезной. Под предлогом поправления моей салфетки она наклонилась так близко, что ее волосы коснулись моей щеки:
— Ты видел, как Андрей держался за бок во время смеха? У него снова болит печень. Доктор сказал…
Она не договорила. Я незаметно провел пальцем по ее ладони, отправляя короткий импульс Власти в ее нервную систему. Это сразу возымело успокаивающий эффект.
— Я займусь его здоровьем. Даю слово.
Императрица, заметив наш шепот, встала, словно изваяние греческой богини:
— Дорогая, — обратилась она к дочери, — если ты не прекратишь жевать ухо господину Долгорукому, бедный жених умрет от голода и так и не дойдет до алтаря!
Все засмеялись, кроме Бориса, который пытался незаметно налить себе вина из рубинового графина. Николай поймал его за руку:
— Сынок, если хочешь выпить — выпей как мужчина. На, — сказал самодержец и протянул отпрыску рюмку перцовки.
Тот побледнел, но осушил залпом. Даже Марк, обычно циничный, ухмыльнулся, пряча флягу под плащом.
Когда слуги начали уносить десертные тарелки, Настенька вдруг схватила мою руку.
— Я люблю тебя. — прошептала она.
Я не ответил. Просто поднес ее пальцы к губам, целуя обручальное кольцо. На мгновение даже Николай замолчал, глядя на нас с неожиданной грустью в глазах — словно вспомнил молодость, войны и ту девушку, что когда-то тоже заставляла его сердце биться чаще.