— Эй, Ребелл! — Лиза тыкала льва в бок. — Ты же должен вернуться к хозяину, да?
— Хозяин? — он зевнул, потягиваясь. — Он сам справится. А я тут… э-э… присматриваю за вами. Вдруг опять всякие полезут.
Она засмеялась, но лев уже дремал, греясь у очага. Пусть думают, что он задержался из-за долга. На самом деле… кто откажется от жизни, где тебя холят, кормят и называют «пушистиком»?
— Завтра вернусь, — пробормотал он себе под нос, зарываясь носом в одеяло. — Или послезавтра. Или через год…
А где-то далеко, в иномирье, его «хозяин», наверняка, матерился, чувствуя, что Ребелл застрял в роли ручного льва. Но ему полезно подождать. Надо же иногда и царям зверей отдыхать.
Особенно если в замке есть девчонка с колокольчиками в волосах и тоннами терпения.
В бездонном мраке, где не существовало ни времени, ни границ, парил Город Первых — сияющий, словно ослепительный свет, которого невозможно коснуться, и утопающий в тенях, что ускользали от всякого постижения. Его улицы были вымощены узорами, сотканными из самой реальности, а в небесах вздымались арки из чистой энергии, простираясь в бесконечность. Здесь, в этом месте, что не подчинялось законам смертных, собрались те, кто правил мирозданием.
В самом сердце Города, на парящих тронах, восседали старейшины Первых. Их сущность не знала постоянства: одни напоминали звёздные вихри, другие — смутные человеческие силуэты, в чьих глазах пульсировала бесконечная пустота. Их голоса звучали, как эхо сотен тысяч миров, а присутствие было подобно самой ткани бытия.
Греймдар прибыл последним.
Его шаги разносились по платформе, сотканной из самой сути пространства, с каждым движением отбрасывая рябь, которая разносилась по залу. Первые не сразу обратили на него внимание — их собрание уже началось.
— Мир Теней истощён. — голос одного из Первых был подобен грому, перекатывавшемуся над бездонной бездной. — Они больше не могут платить дань. Их сущность разрушена.
— Ожидаемо. — второй, чьё тело напоминало вечно горящий факел, плавно склонил голову. — Эти миры — лишь сосуды. Они служат нам, пока способны питать реальность. Когда они иссякают… они исчезают.
— А наш мир? — голос третьего Первого звучал, как шёпот вселенной, а его облик дрожал, переливаясь тёмным свечением. — Баланс рушится. Мы требуем всё больше энергии.
— Именно поэтому мы собираем больше.
— Огласите отчёты.
Зал содрогнулся, когда из пустоты поднялись четыре фигуры — посланники четырёх великих миров, несущих Первым свою дань.
Первый мир:
— Мир Океана. 600 аркэнов энергии. Истощение: 30%. Дань будет собрана снова через 100 циклов.
Второй мир:
— Мир Песков. 820 аркэнов. Истощение: 45%. Начались волнения, но подавлены.
Третий мир:
— Мир Металла. 500 аркэнов. Истощение: 62%. Источник почти исчерпан.
Четвёртый мир…
Тишина.
— Мир Земли и Монстров. — голос посланника дрогнул. — Собрано 1400 аркэнов, но…
— Но? — Верховный Первый наклонился вперёд. В его голосе зазвучала угроза.
— Один из смертных продолжает нарушать порядок.
Все взгляды устремились на Греймдара. Он шагнул вперёд, склонив голову перед Высшими.
— Имя?
— Глеб Долгорукий.
— Тот самый?
— Да. Он вмешивается в наш порядок. Но его сила ещё недостаточна, чтобы представлять угрозу.
Верховный Первый внимательно посмотрел на Греймдара, и воздух между ними дрогнул, словно вселенная затаила дыхание.
— Ты в этом уверен?
— Да. — Греймдар не колебался. — Он всего лишь смертный, наделённый странной волей. Но его пределы уже обозначены. Он не сможет выйти за рамки нашего контроля.
— Тогда Мир Земли должен заплатить больше.
Пространство содрогнулось, стены дрогнули, и древний свет в небесах вспыхнул, предвещая грядущую кару.
— Этот мир заплатит свою дань — так же, как платили все до него. Или он будет стёрт.
Греймдар склонился ниже, принимая волю Первых. Ему не было дела до судьбы смертных. Но он не знал, что один из них уже сделал первый шаг, способный разрушить этот порядок.
Глава 14
Разговор со старейшиной, последним из совета десяти, был окончен. И знание, что мне открылось, было… Неожиданным. Но даже теперь, когда решение принято, внутри меня продолжал тлеть слабый огонь сомнений.
Старейшина внимательно смотрел на меня, его глаза-солнца мерцали в полумраке.