— Ты думаешь, я не вижу, как дрожат твои руки? — Артур шагнул вперёд, и его голос сорвался на хрип. — Ты не спал неделями. Каждую ночь ты перебираешь эти… эти бездушные бумаги, будто они могут заменить живое сердце!
Сундук с железными уголками захлопнулся с глухим стуком. Эдуард повернулся к сыну, и в его взгляде вспыхнуло что-то опасное — холодное…
— Живое сердце? — он медленно провёл пальцем по шраму, пересекавшему левую бровь, — его он получил, когда они штурмом забирали наследие Долгорукого. — Мое сердце истекает кровью от осознания того, что город, который мне доверил Десница вот-вот может оказаться под пятой врага.
Артур сжал кулаки.
— Он все поймет! В этом нет твоей вины!
— Ты всё ещё молод! — Эдуард ударил ладонью по карте, и кубок подпрыгнул, расплёскивая вино, как капли яда. — Молод, горяч и слеп. Мы недавно стали князьями. Это тяжкая ноша, и я как глава рода должен нести этот крест в первых рядах. К тому же Голицын не воюет только мечами, сын. Он воюет страхом. Он заставит тебя усомниться в каждом шаге, в каждом слове… даже в воздухе, который ты вдыхаешь. Нельзя отдавать ему Москву!
Тишина повисла, прерываемая только треском поленьев в камине. Артур подошёл к окну, прижал лоб к ледяному стеклу.
— Почему ты не берёшь меня с собой? — спросил он, не оборачиваясь.
Эдуард вздохнул. Шаг. Ещё шаг. Его рука легла на плечо сына.
— Потому что кто-то должен остаться… чтобы зажечь свет, если моя свеча погаснет.
Артур резко обернулся, но отец уже надевал плащ, подбитый горностаем. На груди, поверх артефактной кольчуги, тускло поблёскивал медальон с портретом матери — единственная слабость Эдуарда Бельского.
— Ты оставляешь меня, как щенка на цепи!
— Нет. — голос Эдуарда стал тише, но твёрже. — Я оставляю тебя как последний оплот нашего рода. Если паду я — будет срублено лишь одно древо. А если падёшь ты… — он потянул со стола карту, смял её в комок и швырнул в огонь, — … тогда всё это — сожженный лес, прах, пустышка!
Дверь захлопнулась. Артур остался один, слушая, как завывание ветра сливается со скрипом колёс отъезжающей машины. Его рука потянулась к медальону на собственном поясе — точной копии отцовского. Внутри, под стеклом, лежала прядь волос матери.
— Выживи, отец,
За окном метель смолкла на миг, и в разрыве туч показалась звезда Сириуса, холодная и неумолимая. Как обещание. Как приговор.
В зале, освещённом лишь тусклым светом магических кристаллов, уже ждал Седой, вызванный мной.
Александр Николаевич Белов, прозванный Седым за свои преждевременно поседевшие волосы, стоял у карты, разложенной на массивном дубовом столе. Его лицо, изрезанное морщинами и шрамами, было непроницаемо, но в глазах, серых, как пепел, читалось напряжение. На его плече горделиво восседала Куська.
— Наконец-то… Ты… Вы вернулись, — произнёс Седой. — Столько времени прошло…
Я сбросил плащ, и тень от него легла на пол.
— Время — понятие относительное, — ответил я, подходя к столу. — Что случилось?
Седой вздохнул и провёл рукой по карте, где красные и синие флажки обозначали позиции враждующих армий.
— Война началась, — сказал он коротко. — Армия, оставшаяся верной Годуновым, перешла в наступление. Они атакуют магов смерти Голицына на всех фронтах.
Я нахмурился. Мои пальцы, длинные и тонкие, коснулись флажка, обозначавшего ключевую крепость.
— Где Анастасия? — спросил я, и в моем голосе прозвучала едва уловимая нотка интереса.
— На фронте, — ответил Седой. — С братьями. Они лично возглавили атаку, чтобы поднять боевой дух войск.
Я усмехнулся, но в глазах не было радости.
— Храбро. Глупо, но храбро.
Седой посмотрел на меня, и в его взгляде вспыхнуло что-то, похожее на предупреждение.
— Не недооценивай их. Годуновы — не просто символ. Они — легенда. И легенды имеют привычку оживать в самый неподходящий момент.
Я отвернулся, и мой взгляд упал на окно, за которым бушевала метель.
— Легенды умирают, Седой. Как и люди.
Тишина повисла в зале, прерываемая только треском дров в камине. Седой сложил карту и положил её на стол.
— Что дальше? — спросил он.
Я повернулся к нему, и в моих глазах вспыхнул холодный огонь.
— В первую очередь нам необходимо нарастить производство артефактов от Гона.
Седой кивнул, но в его взгляде читалось сомнение.
— Мне позвать специалистов по соответствию?
Я улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего добродушного.
— Зови. И призови всех из них, кто не изменил своей присяге на верность роду Годуновых.