Таисия сидела задумчивая и молчаливая, собираясь с теми мыслями, которые пронеслись в ее голове, но вот она улыбнулась и произнесла:
– Спасибо вам, Николай Арсентьевич, за предупреждение. Но не стоило из-за меня гнать сюда столько войска. Подвергать солдат смертельной опасности. Об этой угрозе мне известно давно.
Полковник хотел что-то сказать, но Таисия продолжила:
– Уезжать из монастыря я пока не собираюсь. Дайте мне возможность разобраться во всех событиях самой. Я здесь приняла вечные обеты, а значит, в этом монастыре должна оставаться теперь до конца своих дней. Таковы наши правила.
В знак согласия он кивнул головой, а потом попросил еще раз подумать о его предложении, зачем, мол, зря рисковать жизнью. Потом они долго сидели молча, но вдруг, вспомнив о чем-то, полковник хлопнул себя по коленям и сказал:
– Да, Таисия, письмо твое к товарищу Сталину я отправил.
Он опять замолчал, а затем продолжил:
– Ты обещала дать мне почитать свои записки. Ведь они есть у тебя?
Она кивнула ему, обещая выполнить его просьбу, а сама еще раз подумала, что наблюдательность ее не обманывает. Конечно, у него не простой интерес к ней. Нет, не любовь тянет его ко мне. Служба. Служебные поручения. Что-то они там задумали? Неужели заинтересовались мной как дочерью императора Николая II? И зачем я только написала письмо на имя Сталина?
На душе у монахини стало тяжело и грустно, и она постаралась закончить разговор с полковником. В церкви Таисия истово молилась и думала… думала о Садовнике. Патриотизм этого человека, человека новой России, трогал ее, даже восхищал. Она хотела быть с ним откровенной, искренней, но вот последние ее открытия, что он наблюдает за ней, ведет с ней игру, выполняя какие-то поручения, заставили посмотреть на него с другой стороны.
Во время завтрака в монастырской приемной она передала ему последнюю тетрадь своих «Воспоминаний», в которой рассказывалось о расстреле царской семьи в доме Ипатьева. Он сердечно поблагодарил ее за это и сказал:
– Если со мной что-нибудь случится, мой адъютант привезет вам эти записки.
Прощаясь, он взял с матушки игуменьи слово, что она не позволит монахине больше ездить к раненым и больным бандитам. Матушка Моника, конечно, обещала, уверяла полковника, что сделает все возможное, чтобы Таисию проклятая «партия Бандеры» больше не использовала в своих злодейских целях. Потом она со слезами на глазах вопросительно взглянула на полковника и спросила, что ей делать в том случае, если какой-нибудь сумасшедший бандит направит на нее автомат или приставит пистолет к ее голове и потребует выполнять его приказы.
Хитрые глаза игуменьи с какой-то смешинкой ждали ответа, а он стоял и никак не мог придумать, что же сказать этой язве в сутане. Наконец он предложил ей действовать исходя из складывающейся обстановки. Затем Садовнику дала слово и Таисия, что лечить бандитов, несмотря на их угрозы, больше не будет.
Поздней ночью 3 марта монахиню растормошила вся взъерошенная и взволнованная матушка игуменья. Она трясла ее за плечо и приговаривала:
– Ну, вставай же, Таисия… Вставай…
В этот день Таисия до позднего вечера принимала больных, да и сама себя чувствовала неважно, болела голова, и она, приняв лекарство и снотворное, вскоре забылась глубоким сном.
Монахиня приоткрыла глаза, а матушка Моника быстро сказала:
– Приехали бандеровцы, требуют тебя.
Таисия закрыла глаза, перевернулась на другой бок и тихо спросила:
– Что там у них случилось?
Матушка попыталась сдернуть с нее одеяло и продолжала:
– Да вставай же ты. В село привезли много раненых, срочно требуется твоя помощь.
Таисия натянула на себя одеяло и решительно отказалась идти к ним и напомнила игуменье о ее обещании полковнику. Матушка Моника махнула рукой и ответила:
– Слово, данное врагу, ничего не значит, ты по-прежнему должна служить «партии Бандеры».
Монахиня вспыхнула, вскочила с кровати и стала быстро одеваться. Успокоившись несколько, она твердо сказала:
– А я русская, с меня взял слово офицер Красной армии, что лечить ненавистных бандитов я больше не буду. Слово это освободило меня от всяких услуг в их пользу. В село я не пойду.
Потом она взглянула на поникшую матушку, улыбнулась и предложила: