Наступило 19 марта, день отъезда. Монахиня Таисия страшно волновалась и почти все утро проплакала. Дорога в обществе малоизвестного ей человека, с которым она недавно встретилась, ее пугала. Кроме того, ее страшно мучила мысль, что над ней – человеком всегда самостоятельным, неожиданно совершают насилие, насилие над ее волей, заставляя делать то, чего она совсем не хотела.
После завтрака матушка игуменья собрала в приемной всех сестер и пригласила к ним полковника Садовника. Монахини, одни в слезах, другие рыдая, долго его упрашивали, чтобы он оставил в монастыре всем дорогую и незаменимую сестру Таисию. Однако на все их просьбы полковник отвечал очень кратко, что у него есть приказ, им с Таисией сегодня в обед нужно обязательно выехать.
Потом потянулись семьями сельчане, которым она оказывала медицинскую помощь, а таких набралось почти все село. Шли люди даже из дальних сел. Говорили с ней мало: женщины со слезами в глазах тяжело вздыхали и крестились, а мужчины с печалью и болью прощались с хорошим и добрым человеком. Их взгляды были красноречивее всяких слов. Им всем было ясно, что они уже наверняка не увидят заботливую сестру Таисию, которую можно было вызвать к больному в любое время суток, а она всегда безотказно к ним приходила.
В два часа дня подали лошадей, потом в монастырь въехало большое количество кавалеристов, которые окружили сани. В монастырской приемной монахиня прощалась с сестрами, от волнения говорить она совершенно не могла, а только плакала и крестилась. Но вот полковник Садовник дал команду. Таисия, сестра Ирина Данилович и сестра Дарья, провожавшая их до районного центра Букачевце, сели в сани. Монахиня Таисия в последний раз взглянула на монастырь, заплаканных монахинь и матушку игуменью, перекрестилась, и их кавалькада тронулась в путь. Полковник уселся в отдельные сани с автоматчиками.
До Букачевце доехали без происшествий. В райцентре распрощались с сестрой Дарьей, сани заменили на автомашины. Таисия, сестра Ирина и полковник устроились в легковушке и к вечеру были уже в Бурштынде. Ехать дальше из-за сплошной темноты было невозможно, и они остановились на ночлег в квартире командира 13‑й бригады внутренних войск полковника Хазова. Таисии и Ирине выделили отдельную комнату, но они так и не сомкнули глаз, всю ночь провели в молитвах и слезах.
Утром полковник Садовник объявил, что за день они намерены на автомашине добраться до Львова, однако этим пожеланиям не суждено было сбыться. В пути встречались непредвиденные препятствия, некоторые мосты через реки и речки оказывались то испорченными, то взорванными. Полковник нервничал, кричал на офицеров и солдат, ремонтировавших мосты, но это не помогало. Досталось от Садовника и Таисии из-за ее угнетенного настроения, упреки сыпались на ее неровный характер, который «сам не знает, что лучше». Вот в такой нервной обстановке доехали они только до маленького городка под названием Бережаны, где и заночевали.
Таисию с сестрой Ириной поместили в маленькую комнатку со скрипучими кроватями какого-то странного дома, по всей видимости, местного отдела НКВД, который располагался в окружении войск. Хотя прошлая ночь у них прошла без сна, и здесь заснуть монахини долго не могли, только под утро они забылись в тревожном сне. Но только они заснули, как их разбудил Садовник. На рассвете они выехали из Бережан и через Зельев к часам 12 дня прибыли во Львов.
Монахиню Таисию и сестру Ирину поместили в большой особняк, каждой выделили отдельную квартиру. Вместе с ними поселился и полковник Садовник. Здесь, в этом благоустроенном и красивом доме, Таисия почувствовала, что находится в условиях неволи, под надзором. После обеда сестра Ирина решила выйти в город, чтобы добраться до дворца Святого Юра и сообщить его преосвященству Иосифу Слипому об их поездке в Москву. Однако у массивных, резных дверей, запертых на ключ, она встретила Садовника, который решительным и несколько злым голосом сообщил ей, что выходить им из дома категорически запрещается. При желании можно написать письмо митрополиту, которое он пообещал сразу же отправить адресату.
Душа Таисии рвалась назад, в монастырь, ей стало так жалко себя, что она после рассказа Ирины бросилась на кровать и почти весь день проплакала. Вечером к ней зашел полковник, обнял ее, затем поцеловал, и они проговорили допоздна. После Москвы он пообещал свозить ее в Ленинград, чему она несказанно обрадовалась.