Куана Дарлан решил оставить запасным вариантом. Если не удастся раздобыть золото другим способом, придется идти на поклон к Гидору, чтобы тот потерпел до вечера третьего дня. По крайней мере, какая–та надежда на удачный исход уже появилась.
Великая ярмарка была тем местом, где время текло иначе. Не успеешь оглянуться, как солнце проделает свой обычный ход с востока на запад, а вечер следом распахнет объятия. За эти часы удалось получить еще немного мелочи, выполняя самую разную работу. Дарлан брался за все: таскал воду, помогал разгружать телеги с товарами, проследил за тем, чтобы никто не стащил с лотка изделия из серебра, пока его хозяин бегал по неотложному делу. Потом юная художница с невероятно длинными изумрудными волосами, которая рисовала портреты на заказ, сама предложила Дарлану позировать для картины. Монетчик знатно пропотел, пока истуканом стоял с приподнятым мечом, но благодаря этому он разбогател на серебряную марку, и его везение на этом не закончилось. Когда он помогал устанавливать очередной помост, к нему подошли двое шикарно одетых юнцов и важно заявили, что он не мастер Монетного двора, а всего лишь один из актеров в гриме, ибо настоящий мастер не стал бы заниматься подобным делом. Дарлан предложил им пари, на что они согласились. Вытащив из кармана монету, Дарлан заставил ее облететь вокруг юнцов, а потом вернуться к нему в ладонь. Через мгновение к ней присоединилась и золотая марка, на которую они спорили. Еще семьдесят девять, и Таннет спасен. Это пари навело Дарлана на одну мысль. Ведь он мог устроить целое представление для посетителей ярмарки. Его способности привлекли бы много людей, любой жонглер был бы посрамлен. Но успеет ли он за оставшиеся дни собрать нужное? Не зря ли потратит время?
Убедившись, что сегодня работы больше не найдет, Дарлан решил не возвращаться в город сразу. Он направился к сцене, где выступал стареющий бард с необычной лютней, сделанной в форме женского тела. Бард пел популярную любовную балладу, которая никогда не нравилась монетчику, но его чарующий голос добавлял к известным словам некие нотки, оживляющие примитивный текст. Слушающие песню женщины прижимали руки к груди, а некоторые, что были помладше, плакали. А ведь Тристин всегда насмехалась над этой балладой, вспомнил Дарлан. Говорила, что ее написал мужчина, который разбирался в сердечных делах так же, как она разбиралась в стряпне. А готовила она хуже, чем на кухне этой дыры, где Дарлану придется ночевать еще пару дней.
И снова воспоминания о Тристин. Он почти не думал о ней, пока жил в Фаргенете, теперь же иной раз перед его глазами вставал ее образ. Почему? Они поначалу вели переписку, но с каждым годом все реже и реже, пока не прекратили поддерживать связь окончательно. Когда это случилось? Еще лет пять назад. Прошло столько времени, все изменилось, почему именно сейчас, вновь оставшись в одиночестве, Дарлан стал чаще вспоминать о ней? Не потому ли, ответил он сам себе, что Тристин была в твоей жизни первым человеком, кого ты со всей искренностью мог назвать другом? Не потому ли, что она никогда не предавала тебя, никогда не лгала и была всегда открыта с тобой? Проклятье!
Близился закат, поэтому Дарлан поспешил к передвижному зверинцу Зандавара из Шелнхольма. У секции, где квадратом расставили телеги с клетками, монетчик заплатил за вход и кое–как вклинился в глазеющих на чудовищ людей. Запертые за железными прутьями твари бесновались, пытаясь вырваться на свободу, чтобы полакомиться свежей плотью. Дети, сидящие на плечах у взрослых, повизгивали каждый раз, когда очередное чудище штурмовало свою тюрьму. Хозяин зверинца, прохаживающийся возле телег, лишь тихо посмеивался. На клетках были приделаны таблички для тех, кто умел читать, а для других слуги Зандавара иногда громко выкрикивали, как называется монстр.
Здесь были представлены и болотные кейтры, с которыми Дарлан уже сталкивался; их жабьи пасти постоянно раскрывались, выставляя на показ острые зубы и раздвоенный язык. Опасные твари, предпочитающие охотиться небольшими группами. Пришлось попотеть, выполняя заказ на торфяных болотах. В соседней клетке свернувшись кольцами, лежал мараон — змей с тремя головами и хвостом, на котором должно было быть жало с опасным ядом, парализующим жертву этого любителя проглатывать добычу целиком. У этой особи жало отсутствовало, видимо, Зандавар удалил его от греха подальше. Про мараонов рассказывали, что элоквиты держали их в качестве домашних животных. Что ж, зная историю заклинателей плоти, это походило на правду. Но особое внимание Дарлана привлек амарок, существо, напомнившее ему вукулу. Гигантский прямоходящий волк, сгорбленный, словно столетний старец, пытался безуспешно разгрызть металл. Он то рычал, то протяжно выл, и от этого воя в жилах стыла кровь.