— Что хотя? — полюбопытствовал Дарлан.
— Есть у меня подозрение, что стригойя в Кордане лютует в компании милых подружек.
— Почему?
— Посчитай трупы. Она давно должна была либо лопнуть от переедания, либо снова залечь на продолжительный отдых, чтобы неспешно это все переварить, — сказал иллюзионист, пряча арбалет под плащ. Это было оружие новейшей конструкции, небольшого размера, легко переносимое и перезаряжаемое, больше похожее на игрушку, чем на то, что легко отнимает жизнь при метком выстреле. Удобное до невозможности. Куан подарил его Таннету на прощание, очень уж пришлись купцу по сердцу представления, которые на привалах устраивал маг с помощью иллюзий.
— Тогда ты был прав.
— В чем конкретно?
— В том, что триста марок — маловато, — улыбнулся Дарлан, отворяя дверь.
Предвечерний Кордан порадовал их чистым воздухом и вполне комфортной прохладой. Солнечному диску удалось-таки прорвать оборону туч, поэтому теперь его лучи приятно гладили кожу. Сегодня охотники решили не делать засад, а лишь пройтись по местам совершенных злодеяний, чтобы самостоятельно опросить людей, которые что-то слышали либо видели в те ночи, когда происходили убийства. Город не блистал какими-то красотами, но хотя бы был чище, чем тот же Арнхольмград, бывший столицей княжества. Домики в Кордане выглядели аккуратными, на центральной площади имелся небольшой, но искусно вырезанный из камня фонтан. Речная пристань могла похвастаться новыми складами, а здешний храм Аэстас хоть и нельзя было назвать величественным, зато таких прекрасных фресок, как украшающих его стены внутри, нигде в ближайших княжествах не найдешь. Да и каких красот ожидать от поселения, которое расположилось почти у края цивилизованного мира? Дальше только Облачные горы. Главное, что здесь вполне тихо и уютно. Ну, было, до всей этой истории с невесть откуда взявшейся стригойей. Или стригойями, если Таннет не ошибся в их количестве.
Опросы прошли бодро. Жители Кордан отвечали охотно, хотя по их глазам было видно, что они мысленно уже хоронили монетчика и иллюзиониста, взявшихся за это, казалось бы, невыполнимое задание. Неудачи наемников словно отняли у них последние капли веры в благополучный исход для города.
— Я-то поначалу думал, что зверь какой кричит, — рассказал один из стражников, что дежурил во вторую ночь, когда погиб музыкант. — Когда проверил, ничего не нашел. Видать, эта тварь его как раз под мост и потащила.
— Это демон к нам явился, потому что в грехе мы все давно погрязли, — протараторила дородная баба в засаленном переднике. — Я когда его мертвого увидала, так и подумала — наказали этого прелюбодея! Что? Нет, я его рано утром нашла, ночью я спала, как должны делать все праведные люди.
— Видела я это чудовище, — проскрипела старушка, торговавшая пирожками на перекрестке. — Не спалось мне, бродила по улице. Гляжу, валяется кто-то, то ли пьяный, то ли еще что, а над ним оно. На что было похоже? Да на человека, но разве ж человек по стенкам как по земле бегает? Точно говорю, хоть и старая стала, глаза меня не подводят!
— У твари этой шесть рук, не меньше! Развелось всякой нечестии, — заявил красноносый мужик, которого они застали в трактире, возле которого кровосос высушил гончара. — Нет, я трезвый был тогда, жена, зараза деньгу не дала. Как я шесть рук насчитал? Да никак, я ж сам не видел ничего, это мне мой приятель рассказал, он той ночью тут гулял. Где он? Откуда ж мне знать? Я его уже давненько не видал.
— Ростом с ребенка оно, это существо, — прошептал лекарь, увешанный чесночными цветами. Народная молва гласила, что чудищ, питающихся человеческой кровью, можно отвадить запахом чеснока. Таннет утверждал, что это бабушкины сказки. — Я проснулся от шума, открыл ставни и заметил, как оно в проулок юркнуло. Шесть рук? Да ну, такое я бы точно запомнил.
— Какого роста? — переспросила швея, которая возвращалась с позднего свидания и наткнулась на остывающее тело пекаря. — Да вот с этого юношу. — Она указала на Таннета и подмигнула ему.
— Что мы имеем, — задумчиво произнес иллюзионист, когда свидетелей не осталось. — Ну, не считая, само собой, бреда про шесть рук, стригой минимум две, одна поменьше, другая побольше. Ужинают почти на всей территории города, но чаще всего в южных районах.
— Значит, там и надо расставлять сети. — Дарлан хотел устроить ловлю на живца. По его изначальной задумке Таннет должен был иллюзией создать человеческую фигуру, на которую нападет голодный кровосос, а они атакуют из укрытия на крыше, благо почти все дома в Кордане были одноэтажными. Но юный маг предупредил, что стригойя раскроет обман, ибо от иллюзии не будет исходить запах крови, поэтому сидеть нужно в непосредственной близости к сотворенному мороку, что тоже чревато обнаружением.
— Знаешь, за той наваристой похлебкой, что подают у нас на постоялом дворе, мне как-то думается лучше. Пойдем обратно?
— Да, я тоже проголодался, — согласился Дарлан.
Темнеющее небо над головой торопило их. Горожане тоже спешили, но их подгонял не возможный ливень, а приближающаяся ночь. Люди стремились домой, туда, где они чувствовали хоть какую-нибудь защиту. Монетчик пытался понять их. Понять, каково это бояться неведомого, переживать не только за себя, но и за семью, которой у него никогда не будет. Что хуже — стать жертвой кровососа, отправившись в обитель Хиемса, или оплакивать сына, дочь, мужа, жену. Ему такого ответа не получить до конца жизни. А способности мастера Монетного двора давно притупили его собственный страх. Да, при виде чудовищ его часто одолевала оторопь, но как только он начинал биться с ними, страх уходил. Каково же это — когда сердце сковывает ужас? Помнит ли он это чувство, которое могло обуревать его до того, как он стал тем, кем был сейчас? Дарлан заглянул вглубь воспоминаний. И, боги, он все-таки еще помнил, не превратился еще в бесстрашную машину для убийств.
На постоялом дворе человек в сером плаще с капюшоном отдавал вороного жеребца на попечение конюха. Когда Дарлан и Таннет прошли мимо него, сзади раздался голос:
— Так-то ты встречаешь старых друзей?
Дарлан резко обернулся. Незнакомец снял капюшон. Фиалковые глаза, лысая голова, татуировка монеты в центре лба, чувственные губы и подбородок с ямочкой.
— Тристин? — выдохнул монетчик, ощущая, как деревенеет его тело.
— Ну, здравствуй, Дарлан, — ответила она и улыбнулась, как встарь.
2
Их собрали на небольшом дворике, отгороженном глиняной стеной от остальной части прилегающей к замку территории. По левую руку высились пики Закатных гор, пологие склоны которых густо поросли зелеными лесами. Отсюда хорошо виднелось, как далеко над деревьями кружила стая птиц. Полуденное солнце немного слепило глаза, ветер неспешно гнал по небу пушистые облака, которые напоминали летающие острова. Справа тянулся к верху грозный серый замок, сложенный из известняка. От его стен веяло древностью. Еще бы — возраст крепости насчитывал несколько столетий. Мрачные башни и узкие окна этого замка нагоняли на него страх. Опустив взгляд вниз, Дарлан робко осмотрелся. По стене тонкими щупальцами вился плющ, закручиваясь в странные узоры, под ногами был нагретый солнечными лучами камень. По углам дворика стояли одинаковые изваяния то ли какого-то короля, то ли героя древних времен. Казалось, что этот мраморных человек следил за каждым, кто был здесь, со всех четырех сторон. Сжимая тонкими руками мешок с вещами, мальчик старался не думать, что его жизнь с этого дня станет совсем другой. Все, что он знал, осталось позади, за мощными шершавыми стенами, которые прятали Монетный двор от людских глаз. Ему хотелось плакать, но каким-то чудом он еще держался.
Рядом с ним вертели лохматыми головами еще десять ребят: шестеро мальчишек и четыре девчонки; по виду — его ровесники или чуть постарше. Часть из них была одета в лохмотья, скорее всего, этих подобрали на улицах. Остальные вполне сошли бы за детей из приличных семей. Сам Дарлан принадлежал ко вторым — его легкая курточка могла похвастаться наличием всех пуговиц, а чулки, пусть и пару раз штопанные на коленях, еще сохранили белый цвет. Но все же они стояли здесь вместе, гадая, что с ними случится дальше. Сироты, беспризорники, и те, кого привели сюда по разным причинам их отцы или матери. Пройдет время, и однажды последние различия между ними сотрутся, исчезнут, как дым от костра на ветру. Однажды, когда они станут теми, кого готовят в этом месте.