Место действительно завораживало своей красотой, но красота эта была грустной, тоскливой, почти больной, депрессивной.
Прямо над берегом на краю обрыва вздымались ввысь необычно густые вековые сосны, высоченные, с толстыми, искривлёнными ветрами и суровостью жизни стволами, такой мощи и такой породы деревья я видела только здесь, в штате Вашингтон. Океан словно выел часть леса, разбросав серые мёртвые стволы погубленных им деревьев по широченной линии океанского прибоя. Небо, казалось, соперничало в своей серости с темнотой простиравшегося под ним буйного океана, бурлящего гигантскими волнами, растекавшимися огромными живыми потоками по мокрому, почти зеркальному, совершенно светлому песку, разрываемому местами каменными валунами, скалами. Да, это место определённо было необыкновенно красивым, даже сказочным, нереальным, устрашающим и покоряющим одновременно. Глаза впитывали чарующие красоты, а сердце стонало от внезапно нахлынувшей тоски осознания мелочности нашей жизни, её переживаний, да и ничтожности самого факта нашего существования в сравнении с грандиозностью жестокого океана, скалистых обрывов, покрытых древними деревьями, бесконечно глубокого неба… Этот необыкновенный пейзаж заставлял мысли двигаться в совершенно ином, непривычном направлении – думать о смысле, о сущности, об идейности всего.
Алекс смотрел на меня искоса, и в глазах его была и любовь одновременно, и какая-то отчуждённость. Несмотря на то, что теперь мы были женаты, на перемирие, на более, чем частый, неудержимый, а порой даже и дикий секс, между нами не было близости. Мы не говорили, мы молчали. Молча жили, молча растворялись друг в друге по ночам, молча пересекались иногда в доме или на террасе. Я боялась его, это был не тот человек, которого я когда-то знала: с открытым взглядом, сердцем, жизнерадостный, весёлый, несущий добро и умиротворение своей лаской, нежностью, своими словами. Тогда я не ценила всего этого, не замечала, не понимала. Мне вдруг вспомнились его глаза, когда он, усыпанный сверкающими на смуглой коже каплями, набирался сил на бронзовом песке в Испании, после долгого и выматывающего купания с моим сыном в лазурном море… Те глаза были самыми счастливыми в мире, переполненными радостью и нежностью, они дарили мне любовь, и та любовь была необыкновенной, чистой, красивой, преданной.
Я отвернулась: боль щипала мои глаза, и я силилась собраться и не расплакаться. Всё просто: тех глаз я не увижу уже никогда в своей жизни, не познаю больше той волшебной любви, которую он дарил мне бескорыстно, не требуя взамен ничего, кроме того только, чтобы я была рядом с ним… Как он жаждал этого тогда, как просил меня, а я была слепа, глуха и непробиваема для тех просьб. Я стремилась защитить себя и свою семью, и только теперь мне постепенно становилось ясно, как сильно, как жестоко я ошибалась…
Алекс был другим, он был сломлен где-то глубоко внутри, и даже получив то, чего так страстно, всей душой желал, пусть даже и поздно, он не мог вернуться. Когда-то он просил приблизиться к нему, заглянуть ему в душу, теперь же, меня, свою жену, он не пускал в эту сферу близости и доверия, отгородившись молчанием и больным взглядом. Неужели это я причинила ему такую боль?
Безумный ветер своей свирепостью будто пытался напугать нас, срывая капюшон и вырывая волосы, раздувая наши куртки, как паруса. Он усиливался, долго мы не выдержали этой прогулки, и скрылись в своём номере, где могли наблюдать всё тот же пейзаж сквозь стеклянную стену гостиной.
{Phaeleh - Breathe in Air (feat. Soundmouse)}
Я смотрю в окно, размером со стену, у моих ног серый, тоскливый, необъятный и устрашающий своей депрессивностью океан, он словно отражает наши души, и то, что терзает их и то, самое главное, что живёт в них обездоленно, а это наша любовь, которой мы оба боимся, которой не доверяем, которая сделала нас рабами друг друга, и теперь мы оба, да, именно оба уже заложники боли. Мы оба знаем, что должны бежать от неё, но куда? И как не растерять друг друга? Схватиться за руки? Конечно! И мы сейчас сделаем это в постели…