- А … как ты … - он не мог закончить фразу.
- Твоя сестра открыла мне и оставила это, – я показала ему карточку.
Алекс провёл по лицу руками раздражённо, как бы пытаясь прийти окончательно в себя и понять, что со мной делать.
- И какова цель визита? Дай угадаю, пришла проверить свой дар убеждения? – Алекс смотрел на меня пронзительно острыми, колючими глазами.
Спустя время, мой голос, но не я, откуда-то изнутри меня изрёк:
- Ты знаешь, зачем я здесь. Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы остановился в той глупости, которую совершаешь, и жил долго и счастливо!
Алекс долго молчал, потом, тихо и очень мягко сказал:
- Каждый человек вправе сам принимать такие решения.
- Нет! Нет у него такого права. Ведь «мы в ответе за тех, кого приручили», помнишь?
Он снова посмотрел на меня уже более мягко, но ничего не ответил. Потом встал и спросил, что я буду пить. Предположил, что мохито, как обычно. Я согласилась, ведь мохито, приготовленный его руками, самый восхитительный мохито в мире. Я никогда не говорила с ним так ласково, даже когда мы только начинали встречаться, но и это, казалось, не трогало его.
- Ну как ты живёшь? – спросил он меня вдруг.
- Живу как все, ни лучше, ни хуже. Просто живу, одним словом.
- Счастливо живёшь?
- Скорее да, чем нет.
- Поздравляю, кстати, с рождением дочери.
- Спасибо, - я оживилась, затронув любимую и знакомую мне тему. - А ты откуда знаешь?
- Я всё знаю, - он ухмыльнулся. - Ты довольна?
- Не представляешь как! Это и есть моё самое главное счастье!
Алекс протянул мне стакан с мохито, и я увидела, что себе он плеснул коньяку или скотча.
- А тебе можно разве? – я показала взглядом на его бокал.
- А с этим таблетки лучше работают, - ухмыльнулся он злорадно.
- Что у тебя болит? – спросила я тихо и очень нежно, чувствуя, что у самой тут же застонет тянущей болью всё тоже самое, что и у него.
- Ничего не болит, забирай свои вещи и уезжай, пожалуйста. Нечего тебе здесь делать.
- Ты знаешь прекрасно, что я не уеду.
- Уедешь, ты не можешь оставаться в моём доме против моей воли.
- Ну, и что же ты сделаешь? Вытащишь меня за волосы, или пинками? Или может, позвонишь в полицию, и они скрутят мне руки и повезут навсегда выдворять из страны? Ещё можешь попытаться утопить меня в своём пустом бассейне. Ну, или в море. Если ничего из этого ты не сделаешь, я останусь тут до тех пор, пока не увижу, что твоей жизни … не угрожает ничего!
Он посмотрел на меня искоса, стоя вполоборота, но почти спиной ко мне, затем отодвинул слегка штору и устремил свой взор в сторону моря. Надолго. Я пересела на софу причудливой формы, и тихо пила свой мохито, не чувствуя вкуса, боясь пошевелиться и нарушить тишину.
Внезапно его голос, резкий и металлический, такой, которого я никогда не слышала, произнёс:
- Я сделаю это, но ты уйдёшь сейчас, закроешь дверь за собой и никогда сюда не вернёшься.
- А я могу верить тебе?
- Слишком много условий. Я хочу быть здесь один, ты мешаешь мне.
- Досаждать тебе не входит в мои планы. Моя цель известна тебе, и для её достижения я пойду на всё. Если нужно, стану невидимкой, ты не услышишь и не увидишь меня, но я должна убедиться, что приехала сюда не зря.
- Меня напрягает твоё присутствие вообще, - сказал он резко. – Повторяю, я хочу быть здесь один.
Обида душит меня, слезы застилают глаза. Наивная, я до последнего надеялась, что меня он не сможет не принять, не сможет не послушать, хотелось верить в свою, особенную над ним силу... Я старалась взять себя в руки, чтобы он, не дай Бог, не заметил моих слёз, и чем сильнее силилась успокоиться, тем пуще лилось из моих глаз и уже текло по щекам.
Конечно, Алекс заметил мою слабость, несмотря на скупость света, и это видимо смягчило его, потому что он сказал уже своим, до боли знакомым в своей бархатности и мягкости, голосом:
- Не бойся, я не выгоняю тебя на улицу. Сейчас придумаем что-нибудь. Снимем номер в отеле.