* * *
Поднимем занавес, пускай они войдут,
пускай осмотрят закулисье;
представят, может быть, как мы искали тут
медвежье, волчье, птичье, лисье;
как человечного на все хватало нам
и возраст не имел значенья;
как режиссер в угоду временам
менял свое благоволенье.
Пускай надышатся тем, что пьянило нас,
и вслушиваются в пыльный шорох.
Никто не станет им навязывать рассказ
о наших черных коридорах…
А мы под занавес уйдем в последний ряд
и там застрянем до финала.
Пусть наши зрители о нас поговорят,
как будто нас уже не стало…
СТАРЫЙ АКТЕР
Скребницей чистил он коня,
А сам ворчал, сердясь не в меру…
Было чистое дело — актер:
«трагик», «фат», «инженю» и «субретка»…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Гамлет — туп, что твоя табуретка!
Был «любовник», и дело с концом!..
Дельный — так со своим гардеробом…
Наш выходит с бездетным лицом,
Фердинанда играет холопом!..
«Резонеры» пошли нарасхват,
всех «героев» дают «резонерам».
«Неврастеники» — те норовят
поступить в кумовья к режиссерам.
Все — к трибунам! Всем — вынь да положь
современные, видишь ли, роли!..
Что ж ты, юноша пламенный, врешь?
Мало в детстве за враки пороли?
А который «властителем дум»
назначается в местной печати —
тать в нощи! Узколоб и угрюм!
Кто о чем — он всегда об оплате!..
И способные, право же, есть,
я заметил два-три бриллианта,
да у них щепетильность и честь,
а при этом не вытащишь фанта!..
Было чистое дело — актер,
было чистое дело по праву…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Полюбуйтесь на эту ораву!..
* * *
Видишь, ряженый мишка в платочке,
заскучавший цыганский медведь,
вот он я на короткой цепочке,
где — вприсядку, а где — зареветь…
Эта ярмарка кажется бредом,
этот хохот пугает меня,
отчего ж я вожатому предан
на исходе работы и дня?..
Оттого ли, что угол укромен?
Оттого ли, что лес незнаком?
Оттого ль, что вожак вероломен
и на праздник одарит медком?..
* * *
Здравствуй, шустрила!.. Куда ты спешишь?
Чем же опять озабочен?
Бегаешь, рвешь… Только фига да шишь
густо растут у обочин.
Угомонись и не бойся себя,
что ты все ищешь да роешь?
Может быть, в праздные трубы
нужную дверь приоткроешь…
* * *
Красавец, попирая сцену,
так держится, что за версту
понятно всем, какую цену
назначил он за красоту.
* * *
Все гордость, фырканье, кривлянье,
как будто не отходит грим.
Не надоело козырянье
дешевым рангом приписным?
Мой бедный! Таинство натуры
поняв, времен не обвиню,
все эти позы и фигуры —
старинный комплекс «парвеню»…
* * *
Его количество
не прочит качества,
а сквозь «язычество»
маячит ячество.
* * *
Актер уходит из актеров,
из бедняков, из прожектеров,
благословляемый женой,
непостижимое затеяв,
из ерников, из лицедеев
уходит, будто из пивной.
Актер уходит из актеров
и думает: он — как Суворов,
еще опомнятся цари,
те, что его не оценили,
и призовут, он будет в силе,
тогда — иди, тогда — твори.
Актер уходит из актеров,
из дураков, из волонтеров,
благословляемый женой,
чужим занятием утешен,
печален и уравновешен,
актер уходит в мир иной.
Но где-то в глубине сознанья
таятся смутные признанья
и образуют злую связь,—
мол, потому он не был признан,
что к сцене богом не был призван
и просто жизнь не удалась.
* * *
Прекрасен мальчик, только что рожденный!
Как человек, ни в чем не убежденный,
светло и просто он глядит на мир;
поет себе, на счастье уповая,
а мир его — квартира типовая
да веток в небе штриховой пунктир.
Пусть эта точка зрения банальна,
но вот блаженство — плыть горизонтально!
Как виснут провода и фонари!
Как облаков меняется окраска!
И как шикарно катится коляска!
Роскошен выезд в свет, черт побери!..
Улыбка? Нет, ничуть не глуповата.
Он молодец, он смотрит непредвзято.
Тиранит вас?.. Ну, это вы — шутя…
Наморщился?.. Да ничего не значит!..
Ну что за чудо!.. Никогда не плачет?!
«откуда ты, прекрасное дитя?..»