Утроба
Конец света, как мы уже отмечали, невозможен без уничтожения «врага». В «Чевенгуре» новые хозяева жизни ликвидировали всякую остаточную сволочь — мелкую буржуазию, служащих, интеллигенцию. В «Котловане» ликвидируется кулачество (как класс). Но как разобраться — кто же кулак? В 1921 все было предельно ясно — были «мы» (одиннадцать пролетариев) и «они» (все остальные). «Своих» надо было любить, а «чужих» — уничтожать. Но в 1929 все стало гораздо сложнее. Теоретически должны были найтись «правильные» (беднейшие) крестьяне — союзники и попутчики. Но никак не избавиться от ощущения, что в повести борьба ведется со всем крестьянством (как классом), что все селяне уже заранее отнесены к «деревенским пням капитализма»387.
Впрочем, «отбор» кулаков (для последующего уничтожения) все же проводится. Вначале рабочие даже пытаются найти рациональные критерии для кулацкой идентификации. Например, такой (причем верный «на все сто процентов») — кулак должен быть полураздет и оборван. Ведь «одежду всегда отбирают, когда людей не жалко, чтоб она осталась»388. Но рациональности не место на светопреставлении, и она быстро уступает место классовому чутью («ты чуешь классы, как животное»389). Людей снова взвешивают на чертовых весах и делят в соответствии с расслоечной ведомостью. Кулаков сплавляют на плоту в море390 — по темной, мертвой воде. Причем плот они в лучших евангельских традициях спускают на воду сами. Сплав в море означает — в смерть.
Символизирует ли море также и материнскую утробу? Обещает ли смерть новое рождение? Ведь мы помним: «Воды связаны с представлением о зародышах, ростках, скрытых возможностях и возрождении… Вода — это носитель зародышей жизни»391. В «Котловане» это не очевидно; но в «Чевенгуре» смерть и рождение представлены как вехи непрерывного цикла, как вечное возвращение. Смерть наставника описывается в хорошо знакомых нам символах.
Вода над ним уже смеркалась... Наставник вспомнил, где он видел эту тихую горячую тьму: это просто теснота внутри его матери, и он снова всовывается меж ее расставленными костями, но не может пролезть от своего слишком большого старого роста392.
И почти теми же словами описано рождение свыше в третьей главе Евангелия от Иоанна:
4. Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?
5. Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие.
6. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух.
7. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.
Аналогичным образом (в «Ху-мин-кин») и «Будда в великом милосердии раскрывает метод работы огня и учит людей проникать заново в материнское лоно, чтобы воссоздать свою природу». Ту же мысль мы можем найти и у Парацельса: «тот, кто хочет войти в Царство Божье, должен вначале войти своим телом в свою мать и там умереть». Здесь мы вновь возвращаемся к проблеме, поднятой нами в первом блоке. Наиболее четко она была сформулирована Юнгом: «одним из наипростейших путей [для возрождения] было бы оплодотворение матери и торжественное порождение себя самого»393 — естественно, из ее тела. Но, как отмечал Юнг далее, инцестуозный запрет практически всегда маскирует образ матери, подменяя его подходящим замещающим образом. Откровенная символика возвращения в материнскую утробу (regressus ad uterum) свойственна лишь самым «мифическим» текстам. Таким, как Евангелие — или «Чевенгур»394.