Часто участники этих обрядов исполняют функции непосредственных творцов элементов мира — богов или великих предков. Люди могут называть себя их именами или носить маски с их ликами. Обновляемое ими в актах ритуального творения рождается заново. Актуализация мифа переносит участников из привычного, обыденного времени, во время творения, в сакральное время. Прочтение мифа, напротив, не переносит слушателей в иное временное пространство. Сегодня актуализация мифа вряд ли возможна (а если и возможна — то лишь на индивидуальном уровне; тогда как мифы о сотворении и конце света требуют именно коллективной актуализации). Но вряд ли можно сказать, что мы радикально изменились, стали взрослыми и мудрыми. Просто мы живем в относительно спокойный период. Любое достаточно сильное потрясение способно отбросить нас и к мифическому мышлению, и к актуализации мифов. «Вполне возможно представить себе эпоху, причем, не слишком удаленную, когда человечество ради своего выживания полностью прекратит "творить историю" — в том смысле, в каком ее творили начиная с появления первых империй — и предпочтет повторять предписанные архетипические жесты, постаравшись забыть такую опасную и бесполезную вещь, как спонтанное действие, рискующее иметь "исторические" последствия»484.
Одна из самых достойных наработок культуры — наше великолепное, неугасающее чувство юмора; то, что способно удержать нас от сползания и в невроз, и в фанатизм. Пока оно с нами — все «в порядке», мы «в своем уме». Напряженная серьезность, переходящая в пафос — тревожный сигнал. Здоровая ирония исключает и религиозную экзальтацию, и любые другие помрачения разума какой-либо сверхценностью. Но реактуализация мифа требует именно предельной серьезности и преклонения перед сверхценностью. Поэтому для ее реализации требуется общность людей (нехарактерная для современного общества), у которых отсутствует ироничный (он же — критический) взгляд на мир. Впрочем, опыт тоталитарных сект показывает, что после нехитрого «промывания» мозгов современный человек вполне пригоден для таких экспериментов.
Актуализации мифов в наше время заменились календарными праздниками — то есть воспоминаниями о прошедших событиях. Это соответствует режиму прочтения. Как могла бы выглядеть подлинная реактуализация в современных условиях, гениально показал Кир Булычев в убийственном гротеске «Осечка-67». В «Осечке» описано проведение массового театрализованного празднества. Там есть переодетый и загримированный Ленин, есть Керенский, есть и масса других исполнителей с конкретными историческими ролями (и, соответственно, с конкретными именами). По плану устроителей этого глобального спектакля, посвященного пятидесятилетию октябрьской революции (отсюда и цифра 67 в названии пьесы), в ночь юбилея должен был вновь прозвучать выстрел «Авроры». Переодетые матросы и солдаты должны были взять Зимний, Ленин — добраться до Смольного, и так далее, с максимально скрупулезным приближением к реальным событиям 1917 года. Огромные массы людей приняли роли предков — оделись в их костюмы (маски) и назвались их именами. Единственное, чего не предвидели коммунистические режиссеры — что при актуализации прошлого люди входят в роль, начинают верить в реальность происходящего (актуализируемого). Именно на этом и построен весь сюжет «Осечки». В результате Зимний удается отстоять, большевики терпят поражение, и вся власть в стране переходит к временному правительству. Причем поражение коммунисты терпят в организованном спектакле, в театральной реальности, а власть они (в результате этого игрушечного поражения) теряют в настоящей реальности (пьесы Булычева).
Это конечно гротеск, гипербола. Булычев описал, как мог бы проходить ритуал актуализации, если бы октябрьская революция была настоящей космогонией. Ведь именно об этом все время кричали коммунистические идеологи — конец старого мира («отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног»), обновление, новый мир («мы наш, мы новый мир построим»). В процессе реактуализации прошлого герои Булычева переключаются на другую модель; но сама суть дела уловлена предельно четко — в пространстве мифа людей ведут внеличные силы, так что даже ради игрушечной, балаганной правды, им приходится бросать вызов всей системе тоталитарного государства.
Скрытая ирония этого блестящего сюжета кроется и в двусмысленной исторической перекличке. Для 1967 года идея такого театрального действа кажется абсурдной. Но абсурдна она не «сама по себе», а лишь в контексте данной эпохи. Булычев не выдумал некий абстрактный «абсурд», он просто перенес исторический маскарад 1920 года в 1967. «А тогда, 7 ноября 1920 года, Евреинов поставил на Дворцовой площади… колоссальное представление "Взятие Зимнего дворца", в котором было задействовано 7000 участников»485. И вряд ли все эти участники считали свою игру лишенной смысла.