Даже после своей полной победы (когда жизнь народа снова стабилизировалась и превратилась в «обыденность»), коммунисты продолжали упрямо пропагандировать все ту же сказку о коммунистическом рае. Хотя, скорее всего, они и сами чувствовали противоречивость своей идеологической конструкции. Попытки примирить образ коммунистического рая (то есть времени, когда история закончится) с современной идеологией прогресса (как бесконечного поступательного движения), выглядели примерно так:
Многие скептики полагают, что людям тогда будет так хорошо, так хорошо, что лучше и не нужно. И никакой прогресс тогда не нужен будет. Прогресс прекратится… Все будет в изобилии. Всем будет хорошо. Все будут довольны. А дальше что? Застой? Нет, говорим мы спокойно и уверенно. Прогресс будет продолжаться. Без этого нельзя. Теория нас учит. Классики. Что тогда будет? И на это у нас есть четкий научно обоснованный ответ. Тогда будет иметь место борьба хорошего и еще лучшего. Еще лучшее будет побеждать хорошее. И общество стремительно двинется еще дальше вперед514.
С точки зрения «прогресса» (движения, развития), любой рай (как конец пути) всегда будет выглядеть «застоем» — Зиновьев здесь намеренно применяет термин с негативной эмоциональной окраской (как и Бродский, употребивший для описания рая также довольно эмоциональный термин «тупик»). Потому что речь здесь идет не о завершении очередного цикла, но о конкретной точке на оси линейного времени, которая призвана завершить, оборвать саму эту ось. Похоже, программа построения коммунизма (как золотого века) была изначально абсурдной, внутренне противоречивой. Массы, зараженные архетипической идеей светопреставления, теряют свои креативные способности; они могут лишь или пассивно ждать небесной манны, или разрушать старый мир (ломать не строить) — ведь агрессию и деструкцию человек никогда не считал работой (то есть деятельностью обременяющей и принудительной). Но то, что приемлемо для краткого празднества, не вписывается в ритм повседневной жизни. Запой — это не просто вечеринка; это пьянка, вышедшая за свои разумные временные пределы, выпавшая из «своего» времени. И предложенный коммунистами земной рай представляется таким же выпавшим из времени запоем — длинною в вечность.
Незыблемым в периодическом обновлении было то, что после праздничной оргии символического светопреставления жизнь всегда возвращалась в привычное русло, к обыденной реальности. Чтобы снять накопленную за год усталость (смыть грехи, зарядиться новой энергией) надо было войти (окунуться) в сакральное время. Но «построить» золотой век — это совсем не то, что «окунуться» в него. «Построение» предполагает, что строители останутся в сотворенном ими времени сновидений. Останутся навсегда. Совершенно очевидно, что подобные планы неприемлемы ни в системе циклического времени, ни в системе линейного.
Наше время, к счастью, уже практически избавилось от эсхатологического фона. Даже такая глобальная дата, как смена тысячелетий (подкрепленная к тому же псевдонаучной проблемой «2K» — сбоем компьютерных дат) прошла без особого кликушества. Были тревожные симптомы в период беспредела финансовых пирамид — это так хорошо знакомое желание мгновенно (чудом) разбогатеть, обманув всех и наплевав на все. Сегодня на смену пирамидам, работающим с широкими массами, пришли уличные лотереи, «обувающие» граждан уже индивидуально. И это очень добрый знак. Российский лохотрон развалился именно оттого, что иссяк приток денег снизу; все законодательные запреты оформили постфактум то, что уже свершилось — люди перестали нести в пирамиды свои деньги. Тут все предельно просто — уповать на чудо начинают тогда, когда перестают верить в себя, в свои силы515. И наоборот — когда начинают верить в себя, чудо перестает быть жизненной необходимостью. Тогда оно уже не хлеб насущный, а скорее роскошь. И ищут его уже не в своей реальной жизни, но в архетипических фантазиях, в сюжетах искусства.
Сегодня мы уже почти забыли мощную эсхатологическую волну, качнувшую страну в конце восьмидесятых — начале девяностых. Забыли, в том числе и потому, что это неприятно вспоминать. Но что было, то было — и «предчувствие гражданской войны», и ожидание конца.
Социологи отмечают общее нарастание катастрофических настроений с 1989 по 1993 гг., при этом кульминационная фаза пришлась на период с 1991 по 1993 гг. С октября 1993 г. по 1996 г., напротив, происходит адаптация социума и, как следствие, снижение катастрофических настроений [Катастрофическое сознание 2000: 118]516.