— Лучше бы ты… — Ши Хек делает паузу. — Твой отец перенес приступ! Что с ним теперь будет?
— “Лучше бы” я что? Умер? Ты это хотел сказать? — Юнги сам не верит в то, что говорит, но Ши Хек молчит, только подтверждая его опасения.
— Пошли отсюда, — Джин обращается к Ши Хеку. — Я не намерен больше слушать эту шлюху.
Юнги не выдерживает. Бьет прямо в челюсть брата и со всей силы. Юнги видит, как входит отец, но он уже не может остановиться. Вся накопившаяся внутри за последний час обида поднимается и требует выхода, грозясь иначе разорвать Юнги на части. Он замахивается для второго удара, когда его перехватывают поперек груди. В следующую секунду Мин оказывается прижат спиной к груди Намджуна, но продолжает махать кулаками, брыкаться и материться. Намджун заходит в комнату за Чжуном и все, что успевает увидеть альфа, это то, как Юнги бьет по лицу брата, который на повторе обзывает его шлюхой.
— Ты же видел. Ты все видел, — причитает Ши Хек, глотая слезы. — Он ударил брата. Чжун, где я ошибся? Я ведь воспитывал его, как и Джина, что нам теперь делать?
— Он первый начал, — кричит Юнги и снова дергается в руках Намджуна.
— Может, хватит? Ты пробыл тут ровно час, а уже второй скандал! Прекрати так безобразно вести себя! — зло говорит ему Чжун.
— Отец, почему ты мне не веришь? Почему вы все мне не верите? — омега обмякает в руках Намджуна, сам прислоняется к нему, не в силах больше держаться на ногах.
Намджун молча берет его под локоть и ведет в зал, миновав который, они идут к выходу. И плевать, что их все фотографируют, что Кисум так и застывает с бокалом в руке, провожая своего альфу с другим омегой. Чонгука Техен за дверь не выпускает. Обещает все потом ему объяснить.
У Джина окровавленная губа, Ши Хек сидит перед ним на коленях и плачет. Чжун просит у охраны льда и опускается на кресло.
Чжуну плохо. Ему не хватает воздуха. Он посылает Ли проследить за приемом, и тот, вернувшись, докладывает, что все нормально, и гости возвращаются к празднованию. Чжун просит вывести его семью через черный вход, а сам решает попрощаться с гостями и догнать их позже.
Ши Хек и Джин в сопровождении охраны покидают прием. Президент расслабляет галстук, откидывает голову назад и пытается собрать мысли вместе. Только не Юнги. Он мог ожидать этого от Джина с его амбициями, но не от Юнги. Президент не может понять, как так получилось, что его сын из заложника превращается в любовника его врага. Поэтому альфа его и не убивает, и не калечит. Все ведь логично. Мин выглядит прекрасно. Словно живет все это время не в заточении, а дома. Все факты, все признаки указывают на то, что Ши Хек прав. Юнги предает своего отца, спевшись с его врагом. Чжун этот месяц место себе не находит, не спит, думая о сыне, а тот оказывается прекрасно проводит время с Намджуном и даже помогает ему опозорить президента перед всей страной. Как теперь отмыться от этой грязи? Как восстановить репутацию, а главное — что делать с блудным сыном? Намджуну он точно не нужен. Этот глупый ребенок влюбляется совсем не в того альфу. Ким попользуется им и выбросит. «Почему я не слушаю Ши Хека никогда? Почему я так слепо верил в придуманный мной образ Юнги?», — сокрушается президент и отпивает воды.
***
Намджун заталкивает Мина в Бентли и сам садится за руль. Юнги молчит всю дорогу. Намджун это молчание не прерывает. Они заходят в особняк вдвоем. Кайл не может скрыть удивления от того, как рано они возвращаются. Мин сразу поднимается в спальню, альфа идет за ним. Юнги снимает пиджак и бросает на пол, туда же летит шарфик. Он садится на край кровати и смотрит на свои руки.
— Поздравляю. Ты своего добился, — тихо, еле слышно произносит омега.
— Сильно болит? — Намджун стоит, прислонившись к дверному косяку, и кивает на руку Юнги. — У тебя отличный удар.
— Это все из-за тебя. Так что мне твое притворное сочувствие не нужно, — Юнги даже не поднимает головы. Намджун подходит к парню, становится напротив.
— Я думал, тебе придется защищаться от общественности, а ты защищался от своей семьи, — Ким пристально смотрит на парня.
— Ты молодец. Блестящий план. Мне больше никто не поверит, — с горечью в голосе говорит Мин.
— Ты прав, я своего добился, и ты, в принципе, можешь идти, — говорит Ким.
— Ты меня отпускаешь? — не веря спрашивает Юнги.
— Я планировал тебя на приеме оставить. Вернуть, как бы, твоей семье, — с сарказмом говорит альфа. — Но так уж получилось, что твоей семье ты не очень-то и нужен оказался. Как и мне в принципе.
«Не нужен» впивается под корку сознания, мигает там красным и заставляет внутренности омеги скручиваться. Больно. Намного больнее, чем все, что до сих пор пришлось пережить. Юнги кусает губы, часто-часто моргает, пытается взять под контроль рушащийся внутренний мир, но не получается. Юнги ломается. Также, как его мечты до этого. Также, как и его надежды. Также, как и вся его жизнь. Сползает с кровати на пол, сидит придавленный тяжестью этих двух слов к дорогому персидскому ковру и обнимает себя. Сам себя обхватывает руками и пытается склеить, собрать воедино.
— Какая ирония, — шепчет одними губами парень и отползает от Намджуна. — Не нужен… Я тогда могу уйти? — бесцветным голосом спрашивает омега.
— Можешь. Мне просто интересно, куда ты пойдешь, — усмехается альфа.
— Домой, — Юнги уже не контролирует дрожащий голос. — Я смогу им все объяснить. Что бы ни было на приеме, они поймут и примут, потому что они моя семья. Хотя откуда тебе это понять? — свою боль Юнги перенаправляет на агрессию. Как и всегда. Она - лучший помощник. — Что ты знаешь о семье и любви? — словно выплевывает слова Мин.
Намджун смеется. Долго и искренне смеется, чем вызывает недоумение у Юнги.
— О какой семье ты мне сейчас рассказываешь, малыш, — Ким подходит к прижавшемуся к стене и все еще сидящему на полу омеге. — У меня ее нет. Но у меня есть партнеры, и они все мне верны, — альфа присаживается напротив Юнги, обхватывает его лицо ладонью и заставляет смотреть на себя. — А те, кого ты называешь семьей, скорее поверят мне, чем тебе. Поверят прессе, своим знакомым, да хоть дворнику, но только не тебе. Так они, в принципе, и сделали сегодня вечером.
— Они меня любят, — дрожащими губами произносит омега.
— Кто тебя любит? Твой отец, который идет на поводу у супруга, или твой брат, собственноручно сдавший тебя мне месяц назад? — усмехается в лицо омеге Намджун. Юнги пытается переварить последнее предложение альфы, но не может.
— Причем тут мой брат, — не выдерживает Мин.
— Твой брат прислал мне адрес места, где ты прятался. Видно, от большой любви, — Ким не может остановиться, видит, как больно бьют его слова, но продолжает. Хочется добить. Намджуна раздражает эта слепая вера в свою семью, которая сегодня на приеме показала себя не в лучшем свете. Ким и так еле сдержался, чтобы собственноручно не размазать брата этого омеги по стене. — И ты собираешься вернуться к ним?
— Ты лжешь… Джин не мог… Ты хочешь сделать мне больно и лжешь! — Юнги скидывает с себя руку альфы, с трудом встает на ноги, но в следующую секунду снова сползает на пол, не в силах поднять всю тяжесть горькой реальности. Мин видит, что альфа не лжет. Видит это в холодном, прошивающим насквозь и прибивающем к стене взгляде.
Внутренности полосует концентрированной ядовитой болью. Она подталкивает сердце к горлу и рвется наружу. Юнги тошнит, и он почему-то уверен, что вытошнит его своей же кровью и своим же разбитым вдребезги сердцем. Он чувствует, что если он сейчас не добежит до ванной, то он выблюет кусочки своего сердца прямо на пол спальни. Юнги, приложив ладонь к губам, кое-как все-таки встает и бежит в ванную. Но его не рвет. Позывы ложные, или же нервная система настолько истощена, что сама уже не справляется и барахлит. Боль возвращается с удвоенной силой. Хотя больше уже вроде некуда. Разъедает сосуды, отравляет кровь, закипает под кожей и оставляет уродливые черные ожоги на ней. Мин смотрит на покрывающиеся волдырями руки и не понимает. Он не хочет понимать. «Джин не мог», — Мин все повторяет про себя эти три слова и смотрит снизу-вверх на остановившегося у двери в ванную альфу. Предательство. Мин впервые встречается с ним настолько близко. Предательство, оно ломает кости, крошит, и омега бесформенной массой прилипает к кафельному полу. Оно размазывает, отдает набатом в висках, шепчет и повторяет: «Твой брат. Твой родной брат. Твоя кровь». Перед глазами плывет, Мин жмурится, пытается отогнать наваждение. Не различает где реальность, где нет. Теряет грань, обнимает свои колени и, уткнувшись лицом в локоть, воет.