«И куда мне их всех потом сгружать? Вести на верёвочке через весь город в пижамках к чёрту на куличках?»
- Ну, ты как в первый раз замужем, Касатка. Подгоню тебе автобус к общаге. Главное, умасли хорошенько коменданта, а любого подмазывающегося со старших курсов халявщика отметай сразу же. Мне нужно, повторяю, свежее мясо. Которое ещё не в курсах, что у нас тут в реале творится, и что их ждёт после зачитанного инструктажа по испытательной программе.
«Сколько тогда ты мне даёшь на сборы?»
Как же мне нравилось иметь дело с Касаткиной. Никогда не задавала лишних вопросов – только всё по делу и в максимально сжатой форме.
- Сама видишь. Ещё даже как следует не смеркалось. Так что успеешь преспокойно ознакомиться со всем списком бюджетниц, выбрать самых лучших на свой вкус и цвет, а я тут с парнями организую, как в таких случаях и полагается, главное место слёта. Прибудете уже на всё готовенькое и только в наилучшем виде. Можешь и для себя что-нибудь или кого-нибудь прихватить. Лично тебе, моя рыбонька, разрешается всё.
«Каким бы ты ни был гадёнышем, Меркурий, но без тебя в универе, реально, было бы дико скучно. Боюсь, даже я бы не справилась с развлекательными программами настолько шикарно и с подобным размахом, как это удаётся лишь одному тебе. Откуда только оно из тебя всё это прёт?»
Вот здесь сложно вспомнить точно, но, кажется, я тогда от неожиданно слащавой похвалы Дашки Касаткиной ничего близкого к самодовольству не испытал. Скорее, наоборот, кое-как сдержался, чтобы не сказать чего-нибудь обидного, на пару секунд сцепив зубы от злости и вспоминая дневной разговор с отцом, который клеймил меня абсолютно противоположными тезисами. Оказывается, невозможно нравиться всему миру одновременно, а тебя могут более-менее воспринимать только такие же, отбитые на все извилины долбоёбы, как ты сам.
- Когда готов уже завыть со скуки волком, нацелившись протаранить лбом ближайшую стенку, и не до таких фантазий с безумными идеями дойдёшь. Ладно, солнце, больше не буду тебя отвлекать. Изучай новый материал, выбирай лучших из лучших, потом маякнёшь мне, когда нужно будет подогнать автобус. И, главное, не забывай – эффект неожиданности наше всё. Особо с этими цацами не церемонься. Покажи им свои красивые зубки и пусть начнут бояться уже сейчас. И чтоб не расслаблялись ни на минуту. Я хочу чувствовать исходящий от них неподдельный ужас и панический страх, когда ты их всех к нам привезёшь. В общем, надеюсь, ты меня поняла.
*****
- Неподдельный ужас и панический страх? – ироничная усмешка Валерии, казалось, теперь просто не сходила с её наигранно шокированного лица. Совладать всё это время с собственными эмоциями, как оказалось, было не так-то просто. Особенно, когда хочется себя отпустить по-настоящему и перестать строить из себя ничему не удивляющегося гения психиатрии. Когда действительно тянет побыть самой обыкновенной смертной на свидании со столь шикарным мужчиной и не выглядеть при этом отмороженной старшей сестрой на исповеди безобразно нашкодившего младшего брата. И, самое главное, не делать никаких заумных профессиональных выводов по его поведению в прошлом.
- Чего только не ляпнешь, чтобы подчеркнуть свою отбитость и вызвать у своего слушателя благоговейный трепет с фанатичным восхищением. – ответная усмешка Меркулова едва ли была продолжением его «извиняющемуся» оправданию. – Как ты, должно быть уже поняла, горячую к себе любовь с признанием я искал все те годы вовсе не в семейных пенатах. Хотя большинство узнавших меня тогда сокурсников и соплеменников по мажорному цеху предпочитали держаться от меня на максимально безопасном расстоянии. Контактировать на более-менее близкой дистанции и подолгу со мной могли лишь такие же, как я, отморозки. Но, как ни странно, их тоже хватало предостаточно. Да и не все, к слову, удостаивались чести крутиться подле моего темнейшества. Поскольку я терпеть не мог постоянно висящих у меня на хвосте прилипал.
- Но что означало «показать зубки» и напугать едва не до смерти выбранных Касаткиной первокурсниц? Она всерьёз этим занималась и каким-то образом настраивала их на нужную тебе эмоциональную волну? Или это был какой-то фигурный оборот речи между старыми приятелями?