Но хотя бы в этот раз попытка молодой женщины уколоть броню этого железобетонного монстра оказалась ненапрасной. Илья Меркулов не смог не отреагировать на неё должным образом, хотя, возможно и старался. И всё же, его взгляд заметно затуманился и даже ненадолго «ушёл в себя» – вернее, внутрь бушующих в голове своего хозяина тяжёлых мыслей, воспоминаний и хорошо скрытых эмоций.
- Просто… - он тоже начал не сразу, выдержав не очень долгую, но и далеко не короткую паузу, словно взвешивая все за и против, перед тем, как решиться на столь нелёгкий для себя шаг. Показать кому-то постороннему, практически абсолютно чужому для него человеку одну из самых тяжёлых и незаживающих ран. Самых болезненных, жутких и до сих пор обильно кровоточащих. – Сложно не вспоминать о некоторых вещах и людях, которых не стало именно в этот день… Вернее, ровно три года назад, практически в это самое время. И, что самое раздражающее… Восприятие воспоминаний о той катастрофе ничуть не уменьшилось. Всё такое же. Как и эмоции к определённым людям, которые, по заверениям некоторых авторитетных всезнаек, должны были сойти на нет уже через два года. И, сдаётся мне… я уже никогда не избавлюсь от этой мании. Она будет преследовать меня до бесконечности. Пока забравшая их смерть не придёт, в конечном счёте, и за мной.
_________________________________
[1] под феноменами в «экспериментах» гештальт-терапии подразумевают ярко-выраженные изменения в поведении пациента – от тональности голоса, до определённых эмоций и даже физических ощущений, таких как напряжение, жар, холод, «мурашки» и т.д.
Интерлюдия. Часть 2
2
- Вы так и не смогли до конца расследовать данное покушение? – Валерия сама не поняла, почему вдруг задала вопрос, на который прекрасно знала ответ уже давно.
Хотя, похоже, Меркулов проигнорировал и сам данный факт, поджав губы в характерной для него мимике и отрицательно качнув головой. Ведь на деле они не так уж и часто обсуждали убийство своего брата и невестки, которое, тем не менее, оставалось ключевым поводом его истинных сюда приходов.
- Когда покушение разрабатывается профессионалами и просчитываются досконально все мельчайшие детали задуманного преступления от и до… Те следы, что и остаются, всё равно ни к чему не приводят. О таких убийствах говорят – чистое убийство. Когда банально не за что зацепиться. Словно, действительно вертолёт взорвался сам по себе, а оказавшаяся в нём «случайно» взрывчатка сдетанировала уже за компанию.
- Но вы, я так понимаю, всё равно не останавливаетесь? Продолжаете искать… не отпускать это от себя… Хотя, прекрасно при этом понимаете, что, узнай вы всю правду, она бы ничего в сущности не изменила в случившемся. Правда их бы не воскресила, и они бы не сказали того, что вам так хочется от них сейчас услышать.
Мужчина вновь затянул с недолгой паузой, глядя на терапевта из-под своих чернющих густых бровей одним из тех взглядов, которые, как правило, не предвещают ничего хорошего. Хотя, на деле, лично Олейниковой, он не предназначался, поскольку Меркулов мысленно и частично пребывал на иной стороне… там, куда, кроме него одного, больше никто не мог попасть. В своей персональной преисподней.
- За эти годы, каких только вариантов и всевозможных мотивов я не прокручивал в голове. Наверное, точно с сотню, если не больше. Как и выходил на след предполагаемых заказчиков… (на счёт заказчиков Илья всегда не договаривал, тем самым давая понять, что со многими из упомянутых им вскользь подозреваемыми он успел разобраться исключительно по-своему). Многие из этих версий выглядели достаточно правдоподобными и вполне себе логичными. Так что, поверь мне на слово… я бы мог закрыть для себя этот гештальт уже давным-давно и жить, как говорится, дальше, ни в чём себе не отказывая. Как, впрочем, и жил всё это время до самого убийства. По крайней мере, как убеждал себя, что жил. Но почему-то именно последние три года превратились для меня в сущий ад, с которым я ни хрена не могу поделать. Он меня преследует денно и нощно, став неизлечимым наваждением, ослабляя свои удары лишь ненадолго, и только когда я сам себя перегружаю работой или пытаюсь переключиться на что-то другое. Только легче хоть так, хоть эдак не становится. И чем дольше мне удаётся об этом не думать и даже как-то абстрагироваться, тем больнее потом пропускать всё это через себя во время очередных приступов. Как будто кто-то сидит во мне, терпеливо выжидая звёздного часа, и в определённые моменты берёт нож, чтобы начать полосовать меня раз за разом, снова и снова… безостановочно… А я лишь тупо терплю, сжимаю зубы и силюсь не потерять сознания от сумасшедшего болевого шока.