Такова была жизнь с Брейкером.
Мы оба стоим на своем, слишком упрямые, чтобы сдаться. И нам обоим очень, очень нравится это качество друг в друге.
Хорошо. Ну, мне действительно нравилось это качество в Брейкере.
На самом деле, мне нравилось почти все в Брейкере. Даже то (может быть, даже особенно то), что выводило меня из себя. Как и его собственничество. Его граничащая с психозом ревность. Его властность.
Мне так же нравились вещи, от которых у меня все таяло внутри.
Например, как он произносил мое имя, когда обнимал меня ночью. Глубоко и мягко. И как он учил меня стрелять из пистолета. И драться. Ни разу даже не намекнув, что я была каким-то менее достойным противником, потому что я была женщиной. Например, как он водил меня на концерты и в кино. Как он учил меня плавать с маской и трубкой и кататься на доске для серфинга. Как он пытался показать мне, как готовить. Как он всегда помнил, что нужно покупать мне пышные сырные завитки, а не хрустящие (прим.перев.: имеются ввиду чипсы). Как он дарил мне мягкость и нежность, когда я в этом нуждалась, и жесткость и грубость, когда я этого хотела.
Как он вытащил меня из моей скорлупы и показал мне сто тысяч вещей, ради которых стоит жить.
В первую ночь, когда мы добрались до Мексики, я улизнула, пока Брейкер спал, вытащила из ботинка маленький пакетик с героином и пошла на залитый лунным светом пляж.
Я подошла к воде, ветер развевал мои волосы, понимая, что впервые за всю свою жизнь я не думала о Лексе. Или моей маме. Я не была одержима тем, чтобы сосредоточиться на всех вещах, которые пошли не так, которые были приняты за меня.
Я была, в глубине души, счастлива.
И это было ново, чудесно и пугающе.
Но я знала, что пути назад нет. Никогда.
Поэтому я открыла тот пакетик, который купил мне Брейкер, когда я думала, что смерть ничего не значит. Потому что моя жизнь ничего не значила. А потом я наблюдала, как содержимое падает в воду и уплывает в бесконечную красоту моря.
Я долго стояла там, погруженная в свое маленькое откровение, пока не почувствовала, как Брейкер подошел ко мне сзади, обнял за талию и положил подбородок мне на плечо.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — спросил он, и я прижалась щекой к его щеке.
Я крепко зажмурилась от дискомфорта, который все еще испытывала, делясь своими чувствами, затем открыла глаза, глядя на воду.
— Впервые осознала, что я действительно счастлива быть живой, — честно призналась я.
Его руки крепко сжали меня. — Ох, куколка… — сказал он.
Потом он взял меня мягко и сладко. Прямо там, на залитом лунным светом пляже.
———
— Почему бы тебе просто не признать, что ты ненавидишь этот гребаный купальник так же сильно, как и я? — сказал Брейкер, сидя на краю нашей (да… нашей!) кровати, наблюдая, как я намазываю алоэ на болезненные ожоги на груди.
— Потому что тебе так легко не победить, — пожала я плечами.
— Легко? Куколка, у тебя уже несколько месяцев были ожоги на груди. Что, черт возьми, в этом простого?
— Это моя грудь, — напомнила я ему.
— Да, и я хотел бы заполучить ее в свои руки без того, чтобы ты вздрагивала для разнообразия. Купи новый купальник.
— Может быть, я попробую позагорать на нудистском пляже, — сказала я вместо этого, одарив его озорной улыбкой.
— Если ты сделаешь это, тебе лучше приготовиться к тому, что тебя потащат в полицию.
— Почему? — спросила я, сдвинув брови.
— Потому что, если ты сделаешь это, Ал, я буду вынужден трахнуть тебя, глупышка, прямо на этом пляже, чтобы все знали, кому ты принадлежишь. Что, вероятно, приведет к тому, что нас обоих посадят за публичную бестактность.
— В Мексике арестовывают за публичную бестактность? — спросила я, все еще не зная достаточно о месте, которое было нашим домом в течение полугода.
— Черт возьми, если бы я знал. Просто говорю. То, что ты на нудистском пляже, означает, что ты внезапно окажешься очень увлечена эксгибиционизмом.
Я засмеялась, натягивая через голову мягкий белый сарафан, все еще улыбаясь ему, когда подошла к кровати, поставив колени по обе стороны от его бедер, пока я не села на него верхом, его руки обхватили мою спину.
— Знаешь что, Брайан Брейкер… — начала я серьезным тоном, который он, должно быть, уловил, потому что начал качать головой.