,
Часть 2. Коля Карпов
Глава 1.
"Павел и Хавронья родили монстра". Вот примерно что-то такое я и услышал от соседей, когда впервые избил какого-то мальчишку. Вообще-то, я не считал себя плохим человеком, хотя, несомненно был им. Я хотел быть как отец. Он был таким сильным и властным, и постоянно говорил о том, что он - хозяин своей жизни. Видимо, настолько он был хозяином, что грохнул маминого любовника, когда узнал об измене. Мама, кстати, ушла, а отца посадили. Я тогда был совсем мелкий и ни черта не понимал. Меня оставили на попечение деду до возвращения бати, а до той поры я активно бесился, как бесятся черти в аду и вымещал свою злобу на других. Николай Карпов - отбитый ублюдок. Ну а что поделать, если у меня не было даже понимания элементарных ценностей? Я виноват? Конечно, нет. Виноват мой батя, который забыл натянуть презерватив, понимаете? В общем, как вы уже поняли, я был тем еще ублюдком отнюдь не потому, что чем-то болен или из-за дерьмового детства, на которое, кстати, мне было максимально фиолетово, а просто потому, что мне это нравилось. Так я чувствовал себя полноправным хозяином моей жизни. Я чувствовал себя крутым. Впервые я стал задумываться о моральных ценностях, когда встретил Машку Рябкину. Она была красива, вот только вечно меня избегала. Подозреваю, что это из-за того, что я, в мои двенадцать, избил до полусмерти мальчишку из нашего класса. Причины избиения я, кстати, не помню. Зато я помню Рябкину и её осуждающий, высокомерный взгляд, который жутко меня бесил на тот момент. Я, в такие моменты, старался сосредоточиться на чём нибудь другом и фокусировался на её смешных тёмных хвостиках или на пухлых, поджатых губах и пересчитывал трещинки и болячки на них. Где-то в седьмом классе я стал смотреть на её губы иначе. Мне хотелось её поцеловать. Утянуть в тягучий, чувственный поцелуй, изучить рельефы трещин и испробовать на вкус все болячки. Меня влекло к ней и я очень хотел ею владеть, но не смел. Она меня боялась, потому что мне нравилось чинить разгром и хаос всюду. Я, по-прежнему, считал забавным причинить кому-нибудь боль, упивался тем, как легко бьёт мой крепко сжатый кулак по чужому лицу, а ещё наслаждался хрустом ломающихся костей. Вечером, после школы я уходил в игровой зал и утыкался в компьютер. Я любил ездить на танке в виртуальном мире и расстреливать и давить всех, кто попадался мне на глаза. Это продолжалось до тех пор, пока в восьмом классе я впервые своими глазами по-настоящему не увидел, как угасает жизнь. - Эй, Карп! Зацени, чё откопали, - ко мне подошёл Серёга, мой, на тот момент, лучший друг и соратник, и показал коробочку с каким-то странным веществом, - идём, опробуем его в действии! Мои глаза расширились. Я узнал крысиный яд. Серёжа шёл впереди и смеялся, а я думал о том, что, должно быть, мы будем травить крыс. Когда я увидел загнанную в угол, худую белую собачонку, моё сердце сжалось. Я узнал её. Это была любимая собака Маши Рябкиной. Если присмотреться, напуганная собака и Машка были ужасно похожи. Знаю, вы скажете, что грубо сравнивать девушку с собакой, но я никак не мог избавиться от мысли, что Рябкина и эта псина смотрят на меня одинаково. И во взгляде Маши, и во взгляде собаки я читал животный страх, недоверие и желание убежать. Я стоял перед псиной и поигрывал коробкой с ядом, барабанил по картонке пальцами и улыбался. Мальчишки держали животное, а я подошёл и увидел в отражении собачьих глаз большого и страшного монстра. Я с силой разжал собачью челюсть и высыпал всю коробку ей прямо в глотку под свист и улюлюканье остальных. Я стоял и наблюдал как корчится в предсмертных конвульсиях собака и силился вспомнить дурацкую кличку, которую ей дали местные жители. В этот момент кто-то взял меня за ворот рубашки, я ошалело уставился на наглеца и замер. Это была Рябкина. "Ты подонок! Какой же ты подонок, Карпов! Почему просто нельзя быть человеком! ? Неужели подобное действительно приносит тебе удовольствие! ?" Я подумал лишь о том, что сейчас мне приносит удовольствие быть так близко к ней за столь долгое время. Мне не нравилось лишь то, что Маша плакала и злилась на меня. Ненавидела и презирала. Я смотрел в её глаза и с ужасом осознавал, что не могу прочесть в них даже разочарования. Я ничего не смог прочесть. Глаза Маши были красивыми, но я не видел в них своего отражения, не видел отклика своего имени. Я видел лишь всепоглощающую боль и страх. Я для неё, наверное, даже не человек. Особенно теперь. Осознание этого пришло ко мне не сразу, а когда я открыл глаза было уже поздно. Маша была далеко. Она была зашуганной собакой, а я был ублюдком, который её отравил.