А я чего? А я лежу, жду неизбежного или погоды у моря – сама не знаю. Только вот лежу и тело моё подрагивает. Но не от недостатка движения уже, а от какой-то глубокой, внутренней дрожи.
Звонок в дверь…
Как страшно звучит звонок в ночной тишине. Разрывает, режет, и кто выдумал делать такой противный звук у звонков? Даже мои уши сворачивает, а они ведь мёртвые уже.
Лина не спит. Лина лежит в постели. Ну молодец, Махлат. Дождалась пробуждения. Будет тебе пустой отчёт, будет. Ламия ехидствовать станет, скажет, что ты бездарна и даже с атким простым делом справиться не сумела. Вот только почему-то плевала я. нет, может это я сейчас такая смелая и плюющая, земное во мне отзывается – хоть не помню я кем была, а всё же была ведь кем-то? Вот и нервничаю. И дурею.
А перед Ламией встану, так и потеряюсь.
Уходить бы надо. И гори оно всё! Да, уходить.
–Я вызову полицию. Что вы себе…– поздно. Визг оглушает меня круче дверного звонка. Но страшит меня не это, а то, что тело моё, исстрадавшееся по движению, уже распрямляется и одним усилием выползает из под кровати. Я даже подумать не успеваю. В коридоре красноречивый грохот, Лина замерла на краешке постели, бедное дитя, ну куда тебе в этот мир?
За дверью её детской плещет вода. Ванная. Что ж, вода приглушает и крики, и звуки – это хорошо. Плохо то, что комната Лины рядом с ванной и сейчас незваные гости заметят эту дверь, и войдут. А значит медлить нельзя.
Я рывком поднимаюсь с пола. Полутёмная фигура – до смешного слабая во всех мирах, что я могу? Только нарушить закон и сломать написанное. И хотя где-то в глубине моей сути голос разума орёт мне, что я должна остановиться, я не слушаю.
Это земное во мне.
Лина сидит спиной к этой стороне кровати, ждёт неизбежного, ждёт молча, в глазах слёзы, губы закушены до крови. Она краем глаза замечает движение позади себя, но поздно, я уже тащу её к себе под кровать.
Я до смешного слабая для взрослых людей, но справиться с ребёнком я ещё могу. Ну, пока Ламия меня за мои подвиги в Ничто не скинет, конечно.
Лина царапается и отбивается, вот только суть моя полупрозрачная и я легко не замечаю этого. Только под кроватью она замирает и даже прижимается. Тут страшно. Из-под кровати мир не кажется таким понятным и простым.
Полоска света из коридора мрачнеет – кто-то у дверей. Рывком тянет её на себя.
–Увидят, увидят…– шепчет Лина. Ей страшно и я чувствую, как бьётся её живое сердце под тонкой пижамкой и жалкой людской плотью.
Ага, увидят, как же. жди! Люди вообще ничего не видят.
Я прикрываю Лину своим телом. Оно полутёмное-полупрозрачное, но оно не из мира живых. Поэтому Лина проваливается в мою пустоту и растворяется, скрытая от людей.
–Никого, – они заглядывают в шкафы и под стол, переворачивают кровать, но не видят. Я лежу посреди комнаты – скрюченная и жалкая, но скрытая надёжно темнотой. Она, конечно, меня столкнёт в Ничто, за всё, что я сделала, но это не поможет сейчас людям увидеть меня и Лину, которую я прикрыла, сама поражаясь своей дурости.
Спасти человека – величайшая глупость.
Спасти человека, которому написано было сегодня умереть – уже не глупость. А дурость и бунт.
Мне конец, но Лина не умрёт сегодня. Может быть завтра, а может через год, пока ей сплетут новую судьбу. Но не умрёт. А я…
Справедливости ради, в Ничто есть своя прелесть. Там нет зла, страха, скорби. Там абсолютная серость без времени и пространства. Может быть. Ничто – это как покой? Не знаю, но скоро спрошу.
–Ты монстр, да? – они уходят, а Лина, слитая со мной единой силой, никак не желает от меня отлипнуть. – Подкроватный монстр?
–Ага, – отзываюсь я мрачно, – и подкроватный, и закроватный, и тумбочковый…какой хочешь.
Она не плачет. Она горюет без слёз и это куда страшнее. Её детское лицо чернеет от горя. Соседи уже вызвали полицию, она уже во дворе, и сейчас всё для Лины закончится. Негодяев в квартире давно уже нет, забрали что могли, не нашли ребёнка – не такая уж большая беда для них. Матери и отца у Лины больше нет, и она это знает, потому и жмётся ко мне. Но и это надо заканчивать.
–Мне пора, девочка, – я отделяю её от себя, открываю миру, – не хочу тебя пугать, но тебе всё равно едва ли поверят, если ты расскажешь про меня. Скажи лучше, что спряталась. Хотя… ты ещё ребенок. Детям можно говорить про монстров.
–Монстры ушли, – качает головой Лина. В её лице некрасивые заломы невыплаканного горя.
Ох, прости меня, девочка. Не знаю, что я сделала. Сама от себя не ожидала. Но заплачу в счёт. Ты поживи…попробуй пожить.