Облака мягко коснулись моего лица и поплыли дальше, не рассеиваясь и не тая. Мои волосы и руки сделались влажными, я ощутил капли влаги даже на языке. Я озирался, смотрел по сторонам – свет был еще слабым – и прикидывал, что же мне делать. Извечный инстинкт самосохранения подсказывал, чтобы я вернулся. Подниматься в горы при резком, порывистом ветре, в тумане было безумием, судя по тому, что я помнил из предыдущего опыта. Однако оставаться в деревне и сидеть рядом с Виктором, видеть его полные надежды и терпения глаза я тоже не мог. Он умирал, и мы оба это знали. У меня в кармане лежало его последнее письмо жене. Я свернул на юг, с вершины Монте-Верита надо мной медленно проплыла вниз стая облаков. Я начал подниматься…
Виктор сказал мне, что я доберусь до вершины за два часа. Я дошел бы еще быстрее, если бы позади меня светило солнце. Имелся у меня и путеводитель – грубо начертанная им схема местности.
Вскоре я понял, что тревожное предчувствие не обмануло меня. Сегодня я не увижу солнца. Облака неслись за мной по следу, холодные капли оседали у меня на лице. Из-за них я не мог рассмотреть пересохшее, извилистое русло ручья, по которому двигался еще пять минут назад. Рядом били горные ключи, вздымая россыпь камней и выворачивая целые пласты земли. Я больше не ощущал под ногами толстые корни старых деревьев, не попадались мне и кустарники – одни голые скалы. Обогнув одну из них, я понял, что полдень на исходе. Меня охватило отчаяние. Мне стало ясно, что я сбился с пути. Я повернул назад и не нашел русла, уведшего меня так далеко. Добрался до другого, оно вело на северо-восток, и к осени его совсем размыло, с гор стекали мощные водные потоки. Одно неверное движение, и эти потоки снесли бы меня, а мои руки оказались бы изодранными в клочья, пока я нащупывал выступы камней.
Воодушевление вчерашнего дня покинуло меня, я уже не был во власти горной лихорадки, испытывая вместо нее столь знакомый мне страх. В прошлом такое случалось нередко – туман, скопление облаков, однако турист совершенно беспомощен, если он не помнит каждого дюйма пути, по которому поднялся и должен спуститься. Но в те дни я был молод, хорошо тренирован и легко взбирался вверх. Теперь я, горожанин средних лет, один в горах, где никогда прежде не был. Понятно, что мне сделалось жутко.
Я присел в тени огромного валуна, в стороне от плывущих облаков, позавтракал сандвичами, которые мне дали в долине, и стал ждать. Затем, все еще ожидая чего-то, поднялся и пошел погреться. В воздухе, как и раньше, чувствовалась прохлада, не пронизывающая, но влажная и сырая, обычная для туманных дней. У меня оставалась надежда, что с наступлением сумерек и вечерним похолоданием облака растают. Я вспомнил, что сегодня должно быть полнолуние, и очень обрадовался: в эту пору облака, как правило, не сгущаются, а рассеиваются и исчезают. Поэтому я приветствовал ночные холода.
Воздух как-то очистился, и, оглянувшись на юг, откуда весь день плыли облака, я заметил, что в десяти футах передо мной туман не так плотен, как утром. Но подо мной, внизу, он был еще густ и непроницаем, полностью скрывая склон. Я продолжал ждать. Передо мной – к югу – расстояние, которое я мог видеть, постепенно увеличивалось от десяти до пятнадцати футов, от пятнадцати до двадцати, облака впереди превращались в туманную дымку, тонкую и тающую. Внезапно обозначился контур горы, пока еще не вершина, а огромный выступ, клонящийся к югу, и над ним впервые показалось чистое небо.
Я снова поглядел на часы. Было без четверти шесть. На Монте-Верита надвигалась ночь. Туманная завеса заволокла этот ясный клочок неба, но вскоре уплыла, и он опять стал виден. Я вышел из тенистого укрытия, в котором просидел весь день. Мне предстояло еще раз сделать выбор – подниматься ли дальше или вернуться. Теперь дорогу, ведущую вверх, можно было легко разглядеть, и выступ, о котором рассказывал Виктор, и кряж, тянущийся от него к югу. Этот путь я и должен был пройти двенадцать часов тому назад. Через два-три часа на небе появится луна и осветит мне дорогу к скале Монте-Верита. Я оглянулся назад, на восток. Долина и предгорья были по-прежнему затянуты стеной облаков. Пока она не рассеется, я останусь в том же положении, что и днем, буду, как и раньше, беспомощен, не сумею рассмотреть, что делается в трех фугах. Я решил во что бы то ни стало идти вперед, добраться до вершины горы и передать послание Виктора. Когда облака остались позади, я приободрился. Начал изучать нарисованную им карту и, следуя ей, продвигаться к южной гряде. Я проголодался и многое бы отдал за съеденные днем сандвичи. У меня оставались только кусок хлеба и пачка сигарет. Курить на ветру – занятие неблагодарное, но, во всяком случае, сигареты утоляют голод.
Я отчетливо видел два пика в небе. Когда я взглянул на них, то ощутил волнение. Обогнув выступ и приблизившись к южной стороне, я уже знал, что скоро достигну цели. Я продолжал подниматься и заметил, как сузилась горная гряда и какой крутой и отвесной сделалась скала на южных отрогах. Прямо над моим плечом из влажного тумана с востока начала всходить огромная луна. При виде ее я почувствовал себя совершенно одиноким. Как будто я шел по краю земли и за мной и надо мной простиралась Вселенная. Никто не сопровождал меня в странствиях по этой гигантской сфере, и я прокладывал себе путь в полной тьме.
Когда взошла луна, человек, поднимающийся ввысь, уже ничего больше не значил, не воспринимал себя как личность. Оболочка, в которую была заключена моя сущность, двигалась вперед, не испытывая никаких эмоций. Ее влекла к вершине горы какая-то безымянная сила, словно вобравшая в себя могущество и магию луны. Я был движим ею, подобно приливам и отливам воды. Я не мог противиться закону, властно подчинившему меня, как не мог не дышать. В моей крови бродила уже не горная лихорадка, а настоящая магия гор. Меня влекла не нервная энергия, а притяжение луны.
Скала сузилась и сомкнулась над моей головой, образовав арку и впадину.
Я смог опуститься на колени и осмотреться по сторонам. Затем ступил из тьмы в полосу света, и прямо передо мной возникли два посеребренных луной пика и скала Монте-Верита.
Впервые в жизни я видел абсолютную красоту. Я забыл о цели моего путешествия, перестал беспокоиться о Викторе, забыл о том, как сам боялся облаков, целый день преграждавших мне дорогу. Это был конец пути. Я достиг цели. Время уже ничего не значило. Я больше не думал о нем. Я застыл, глядя на скалу, озаренную луной.
Не знаю, сколько времени я оставался недвижим, не помню, как изменилась и сама башня, и окружавшие ее стены, когда вдруг оттуда появились какие-то фигуры, которых не было раньше. Они стояли одна за другой на стенах, их силуэты четко вырисовывались на фоне вечернего неба, и я решил, что это каменные статуи, так спокойны были они, так неподвижны.
Я находился слишком далеко и не мог разглядеть их лица. Одна из этих фигур стояла в стороне от других, на пороге открывшейся башни. На ней было длинное одеяние, окутывавшее ее с головы до ног. Внезапно мне вспомнились древние сказания о друидах, о ритуальных убийствах, о жертвах, отданных на заклание. Эти люди поклоняются луне, а сегодня – полнолуние. Какую-то жертву собираются бросить в пропасть, и я увижу это своими глазами.
Я и прежде испытывал страх, но не ужас. Сейчас я пережил его в полной мере. Я опустился на колени, передвинувшись в тень, поскольку они, должно быть, заметили, что я стою на освещенной луной тропе. Я увидел, что они подняли руки над головами. До меня донеслось медленное бормотание, сначала глухое и невнятное, затем все более громкое и разборчивое, словно разорвавшее нависшую тишину. Эхо уносило звуки к скале, поднимало их ввысь, в небеса, и опускало чуть ли не в пропасть. Я заметил, что все они повернулись к луне. Тут не было ни жертв, ни ритуального убийства. Они пели благодарственный гимн.