— Успокойтесь все, — сказал мистер Эпплтон. — Тихо!
Дети постарались сдержать рыдания и поспешно вытерли слезы.
— Отлично, — сказал им Нико. — Теперь вы слушаете его, а не меня! — и бросился прочь из столовой.
Джози встала.
— Я хочу, чтобы вы все успокоились и сели, — обратилась она к младшим детям. — Я поговорю с Нико и попробую уладить эту проблему. Дин! — повернулась она ко мне.
— Да, конечно, я с тобой!
Я встал и двинулся вслед за ней.
— Я пойду с вами, — сказал Алекс. По его лицу текли слезы.
— Нет, — остановил я его. — Ты слишком взволнован. Ты не сможешь быть беспристрастным.
Он кивнул и опустил голову, уже не пытаясь быть беспристрастным.
— Тебе не кажется, что он просто боится потерять власть? — спросила меня Джози, пока мы искали Нико.
— Наверное. Не знаю. У меня нет объяснений его поведению, — ответил я. — Это так на него не похоже!
Нико не было на складе, не нашли мы его и в гостиной.
Джози зашла в Поезд:
— Я постучу к нему в дверь.
Через мгновение она позвала меня:
— Дин, иди сюда!
Я открыл дверь в отсек Нико. Джози стояла посредине и изумленно оглядывалась.
Здесь, как и у меня, висел гамак. Собственно, кроме гамака здесь ничего и не было. Если не считать рисунков.
Три стены были увешаны рисунками, прикрепленными к мягким стенам с помощью кнопок. Рисунки были выполнены на листках бумаги разных размеров, в том числе совсем маленьких. Оранжевая стена кабинки для переодевания магазина «Гринвей» была едва видна. Я был потрясен до глубины души.
Подумать только, у кого-то остались секреты от других!
Мы проводим вместе все время. Но этот парень, лидер нашей группы, прятал от нас свои рисунки. Как ему это удалось? Иногда я замечал, как он что-то пишет в своем блокноте. Мне казалось, он составляет какие-то списки или делает пометки для памяти.
Я стал всматриваться в рисунки. Одна стена была покрыта изображениями рук, множества рук, нарисованных углем, мягким карандашом или шариковой ручкой.
На другой стене рисунки были более разнообразными. Здесь висел портрет Генри и Каролины, читающих книгу. Я увидел себя, готовящего что-то у плиты. Судя по кислому выражению лица, еда у меня, видимо, пригорела. Там был рисунок автобуса, разбитого и припавшего на сдувшиеся передние колеса. Прекрасный портрет Джози, выполненный пастелью. Она будто светилась от радости, а ее кожа казалась шоколадной.
— Ты видела это? — спросил я, показывая на портрет пальцем.
Она кивнула.
— Он прекрасен! — восхитился я.
На одном из рисунков по небу расплывалось чернильное облако, другой изображал наш поминальный круг, тот самый, в который мы построились, когда Джози очнулась. Я увидел чудесный и очень живой портрет Луны, сделанный, по всей вероятности, совсем недавно, когда ее уже отмыли…
Джози стояла ко мне спиной и рассматривала изображения рук.
Я заметил, что это были разные руки. Руки разных людей. На каждом в правом нижнем углу аккуратным почерком Нико надписал имена: папа, бабушка, Тим, мистер Миччо. Я узнал маленькую ладошку Хлои и огромную лапищу Джейка.
Джози разглядывала рисунок, висевший в самом центре. По ее щекам текли слезы.
Я знал, кому принадлежали эти руки, мне не нужно было читать надпись. Ладони были раскрыты, будто звали кого-то. Они казались мягкими. Даже с помощью угля ему удалось передать их воздушность и розоватый оттенок. Пальцы были длинными, тонкими, сужающимися на концах. На среднем пальце виднелось обручальное кольцо. Это были руки мамы Нико.
Иногда, когда менее всего ожидаешь, осознание беды выбивает почву у тебя из-под ног.
Так случилось со мной, когда я все это увидел.
— Что вы тут делаете? — раздался голос Нико.
— О, Нико! — сказала Джози, оборачиваясь. — Твои рисунки прекрасны.
— И не предназначены для чужих взглядов, — ответил он и сделал рукой знак, чтобы мы вышли.
— Прости, — сказал я. — Просто мы тебя искали…
— Прошу вас, выйдите из моей комнаты! — повысил он голос.
Мы вышли в гостиную зону, он за нами.
— Кстати, спасибо, что сделали из меня всеобщего врага, — с сарказмом произнес он. — Я пытаюсь обеспечить вашу безопасность, а меня теперь все ненавидят…
На его скулах ходили желваки. Я видел сейчас Нико в самом худшем воплощении: упрямого, слепо следовавшего правилам, пытавшегося защитить себя с помощью сарказма.
— Мы просто хотели понять логику твоих действий, — сказал я.
— Мы договорились. И все. Вот моя логика.