Она не думала о Белтирране, и не эта мечта побуждала ее бороться за жизнь. Что-то иное. «Она просто любит жизнь, – подумал Баллас. – Или, во всяком случае, предпочитает смерти». Что бы ни ожидало человеческие души, что бы ни находилось за Лесом Элтерин – рай, обещанный Четверыми, или безжалостное забвение, предсказанное философами-отступниками, – жизнь все же лучше…
– Погодите, – сказал Баллас. Он снова вышел из-под деревьев и направился к кабаку близ аллеи. Общая зала была пуста, если не считать кабатчика – широкоплечего мужчины средних лет. При появлении Балласа он посмотрел на стену. Баллас проследил за его взглядом и увидел пергамент с Эдиктом об Уничтожении.
Подойдя к стене, Баллас сорвал пергамент и швырнул его в огонь. Потом вернулся к стойке.
– Бутылку виски.
Кабатчик снял бутылку с полки и протянул ее Балласу. Тот молча покинул таверну и вернулся в аллею.
Забравшись на лошадь, он сделал большой глоток. Потом протянул бутылку Краску.
– Что толку, – вздохнул старик, однако тоже отхлебнул. – Великие Пилигримы! – пробормотал он. Потом тщательно осмотрел бутылку и передал ее Эреш. – Девочка моя, если я был плохим отцом, если я неправильно тебя воспитывал, если слишком долго продержал на болотах, вместо того, чтобы вывести в большой мир, – прости меня. Все, что я делал, я делал из любви к тебе…
– Тише, – мягко оборвал его Баллас. – Не говори лишнего. Позже это может поставить тебя в неудобное положение.
– И когда же оно будет, твое «позже»?
– Делай, как я говорю, – и будешь жить.
– Ты не имеешь права давать такие обещания. – Голос Краска был ровен и лишь чуть подрагивал. – Ты не можешь знать, что мы… – Он встретился взглядом с Балласом и осекся.
В глазах Балласа полыхала ярость. Краск нервно улыбнулся – если можно назвать улыбкой судорожное подергивание искривленных губ. Он был испуган, однако понимал, что не должен этого показывать. Глянув на Эреш, Краск насмешливо проговорил:
– Коли он говорит, что мы не погибнем, стало быть, так оно и есть. Если кто-то в Друине и поднаторел в искусстве выживания, так это наш друг Баллас. Мы уже имели возможность убедиться, верно, дочка? – Краск строго посмотрел на Эреш. – Он обладает иными достоинствами, нежели мы с тобой. Некоторые из них нам кажутся пороками… Но достоинства или пороки – сейчас они пойдут нам на пользу.
Эреш отпила из бутыли и вернула ее Балласу. Тот сделал большой глоток, вытянув сразу треть бутылки.
– Стражи придут в аллею, – сказал он, кивая в сторону севера. – Некоторые будут верхами, но по большей части они пешие. – Баллас протянул бутылку Краску. – Пей.
Краск охотно последовал его совету.
– Мы должны прорваться сквозь них, – заявил Баллас. Рука Краска, сжимающая бутылку, замерла в дюйме от его губ.
– Это что, шутка?
– Мы прорвемся, Если мы выберемся из оцепления, темнота нас укроет.
– Что-то горит, – внезапно сказала Эреш. – Я чувствую запах. – Она взяла бутылку, переданную отцом.
– А я слышу крики, – сказал Краск, склонив голову набок. Над крышами домов поднялось ало-оранжевой зарево, осветившее полнеба.
– Там жилой квартал. Трущобы… – Баллас нахмурился. – Я хорошо помню. Такие дощатые лачуги. Стражи что, жгут их?
– И тех, кто в них живет, – сказала Эреш. – Крики слышны оттуда же…
– Стражи не могут так поступить! – воскликнул Краск.
– Совсем озверели. – Баллас вгляделся в сумерки. – Но нам оно на руку.
Эреш отпила виски.
– Это почему же? – холодно спросила она.
– Дисциплина падает. Возможно, стражи еще держат себя в руках. Но ополченцы? – Он покачал головой. – У горожан нет чувства долга. Их обуяла жажда убийства. Она ослепляет людей, и те не могут нормально мыслить. Мы прорвемся.
– Да ты оптимист. – Краск улыбнулся, и Баллас решил, что ответ не был сарказмом.
– Ничего виски, а? – пробормотал он.
Краск кивнул. Баллас передал бутылку Эреш. Та опорожнила ее до последней капли. Тут в дальнем конце аллеи раздался стук копыт и топот сапог.
– Сквозь них! – прошептал Баллас. – И в ночь. Появился первый всадник – на вороном жеребце с белой звездой на лбу. Баллас выхватил из рук Эреш бутылку и запустил в коня. Она попала точно в звезду; жеребец взвизгнул, встал на дыбы и, сбросив седока, галопом помчался по аллее. Стражи загомонили.
– Вперед! – рявкнул Баллас.
Они рванули вперед: Баллас первый, Краск и Эреш – за ним. Дюжина людей – стражей и ополченцев – преграждала Дорогу. Баллас направил свою кобылу прямо на них. Кто-то упал, кому-то удалось отскочить. Стражи закричали. Приникнув к шее лошади, Баллас прорывался вперед. Копыта давили упавших, ломая кости и корежа тела. Но вдруг лошадь запаниковала. Взбрыкнув, она выкинула Балласа из седла. Он рухнул на землю, и кобыла унеслась прочь, слегка задев его копытом. Выругавшись, Баллас вскочил на ноги, и тут же на него набросились два стража. Он врезал одному кулаком в лицо, разбив ему губы и выбив несколько передних зубов. Второй страж выхватил кинжал, но Баллас двинул его в пах и, когда тот согнулся, резко ударил ребром ладони в основание черепа.
На Балласа несся всадник. Перед глазами мелькнул голубой треугольник Скаррендестина, вышитый на рубашке. Сверкнул меч. Баллас шатнулся назад, и кончик клинка прочертил кровавую полосу на его груди. Баллас охнул; страж развернул коня и снова помчался к нему. Он ударил, но на сей раз Баллас успел поднырнул под меч. Схватив стража за запястье, Баллас сдернул его с седла и резким ударом сломал ему шею. Подобрав меч убитого, он изготовился к бою.
На Балласа налетели страж и ополченец. Он отвел меч стража и рубанул его своим клинком по руке. Это был свирепый, сокрушительный удар. Отрубленная кисть упала на землю, похожая на бледного краба. Страж дико заорал и рухнул на колени; Баллас пнул его в лицо, опрокидывая на спину. Ополченец заколебался. Баллас не дал ему времени на раздумья. Его клинок ударил горожанина в шею. Полуотрубленная голова свесилась набок, из артерии ударил фонтан крови…
Откуда-то послышался крик Эреш:
– Берегись! Сзади!
Развернувшись вокруг своей оси, Баллас вскинул меч – как раз вовремя, чтобы отбить клинок стража. Левой рукой он ударил противника в нос. Страж отшатнулся, откинув голову назад, и меч Балласа взрезал ему горло.
Раздался еще один крик. На сей раз это был голос Краска.
– Нет!
Среди шума боя, среди скрежета, воплей и стонов раненых, ржания лошадей этот звук заставил Балласа замереть на месте и оглянуться. Побелевший Краск в ужасе смотрел в сторону аллеи. Баллас проследил за его взглядом.
Эреш лежала на земле. Трое ополченцев стащили ее с лошади и принялись избивать. Лицо и одежда ее были в крови. Девушка скорчилась, сжалась в комок на земле. Баллас в два прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от Эреш. Меч свистнул в воздухе. Баллас ударил ближайшего ополченца в поясницу. Двое остальных развернулись к нему. Одного Баллас двинул плечом, сбив с ног. Тот упал, врезавшись головой в ствол дерева. Второй – широкоплечий крепыш – стукнул Балласа кулаком в челюсть и выхватил кинжал. Баллас блокировал удар, схватил ополченца за рубаху, и оба покатились по земле. Оказавшись сверху, Баллас уперся коленом в грудь противника и дважды крепко двинул его в лицо. В следующий миг живот пронзила острая боль. Баллас охнул и вновь ударил ополченца. Потом он бил его еще и еще. В грудь, в горло, в лицо, покуда противник не испустил дух.
Баллас поднялся на нетвердые ноги и огляделся. В аллее не осталось ни стражей, ни ополченцев. Некоторые бежали. Большинство были мертвы.
– Моя дочь! – воскликнул Краск, неожиданно проворно спрыгивая с лошади.
Он подбежал к Эреш. Девушка была в крови. Однако к тому времени, как Баллас и Краск приблизились, она приподнялась и села.
– О Пилигримы! Бедная моя девочка! – причитал Краск.
– Это просто кровь, – сказала Эреш. Губы ее были разбиты, а нос, кажется, сломан. – Голова немного кружится. Ничего страшного.
– Скорее на лошадей! И подальше от этого места! – сказал Краск, переводя взгляд на Балласа.
Тот чувствовал себя странно. Его охватила слабость. Не чета приятной расслабленности, сопровождающей опьянение. Это было мерзкое ощущение беспомощности; за ним ожидала тьма. Баллас коснулся груди – она была залита кровью. Он нащупал длинный глубокий порез, оставленный клинком стража.