Это любительским не выглядело.
Любое заклинание можно убрать, если есть время и терпение. Как будто распутываешь вязание: иногда достаточно дернуть за нитку. Но это заклинание было сплетено так плотно, что походило скорее на вышивку.
Анеасу понравился образ. Он воспользовался им в эфире и увидел на месте заклинания покрытое стежками полотно. Перевернул его неаккуратной изнанкой вверх и принялся резать и вытаскивать нитки. Работал он медленно, на лицо ему садились мухи. Добравшись до особенно длинной черной нитки, он на мгновение замер от страха, а потом, собрав волю, дернул за нее – и проклятье рассеялось.
Анеас встал. На корточках он просидел долго, колени ныли. Улыбнувшись – и немного, самую чуточку, побаиваясь, он наклонился и выдернул палку из земли.
Раздался хлопок.
В черное желе Анеас не превратился. Он хотел улыбнуться Большой Сосне, но никого не увидел. Через пару минут прибежал Туркос со взведенным арбалетом в руках.
– Я его уничтожил, – сказал Анеас, надеясь, что выходит так же бодро, как у брата.
Туркос настороженно оглядывался и даже принюхивался. Рядом с ним появился Большая Сосна.
– Когда ты этим занялся, мы решили, что ты и без нас справишься. Господи, у него получилось!
Большая Сосна торжественно кивнул.
– Хорошо сделано. Теперь вижу.
Третий набор следов вел прямо на север. Среди отпечатков человеческих ног попадались и другие. Анеас вдруг испугался, что, сняв проклятие и развеяв иллюзию, он сообщил о себе вражескому герметисту. А врагов было больше.
– Я собираюсь отправиться за ними. Но идти надо западнее. Время от времени придется пересекать их след… – Он размышлял вслух.
– Боишься засады? – спросил Большая Сосна.
– Они знают, что я нашел ловушку, – вздохнул Анеас.
– Тогда надо быть осторожнее.
Через несколько минут они уже шли дальше, спускаясь в долину. Их вел Большая Сосна, он выбирал путь между стволов, поваленных древними бурями, и густых зарослей. Иногда их дразнили ровные зеленые луга – любой следопыт знает, что такие луга полны острых кольев и ям с мутной водой, где водятся бобры.
Анеас шел по следу врага. Он двигался как можно быстрее, но его противники полагали, что заклинание прикроет их, и не пытались спрятаться. Ну или это была ловушка. Анеас не отрывал взгляда от земли, рассматривая отпечатки и царапины. Саму эту тропу проложили пришедшие из-за Стены, охотящиеся глубокой осенью. Именно здесь хуранцы и сэссаги шли в глубины Эднакрэгов. Сейчас тропу завалило гнилыми листьями.
Анеас не забывал посматривать и в эфир, а время от времени останавливался и находил взглядом Большую Сосну и остальных.
Он умирал от страха и одновременно от восторга. Он действительно вел за собой военный отряд.
Прощайся с жизнью, Кевин Орли.
Вскоре после полудня Анеас перебрался через очередную кочку и подождал остальных у затопленного бревна. Нагнали его быстро. Выбрали пару часовых: Ричарда Ланторна из Зеленого отряда и Алана Бересфорда из королевских егерей.
Пришедшие из-за Стены ели, как в последний раз.
– Внутри себя нести легче, – обронил Большая Сосна на архаике. Многие засмеялись.
Туркос присел рядом с Анеасом.
– Мне не нравится, что ты идешь один. Я не знаю колдовского искусства, но где одна ловушка, там и другая.
– Я осторожен.
– Я умираю от страха и сейчас сдерживаюсь только из-за часовых. Давай с тобой пойдут двое. Или… у Большой Сосны есть ходящая по снам. Ее зовут Смотрит на Облака.
– Все хорошо, – пожал плечами Анеас, сам слыша ложь в своем голосе.
– Нет. – Туркос положил руку ему на плечо. – Я бы здесь один не пошел, а я кое-что повидал в жизни.
Туркос подсел к Большой Сосне, они оба посмеялись над чем-то, подозвали одного из пришедших из-за Стены. Тот выслушал их, кивнул и подошел к Анеасу. Анеас понял, что это не мужчина, а женщина – высокая, плоскогрудая, в красной грязной рубашке и штанах из оленьей кожи. В ушах у нее (него?) болтались длинные серебряные серьги, но лицо она разрисовала охрой, как мужчина, пряча всякую женственность.
Она – или он – коснулась ладонью лба.
– Ты – Смотрит на Облака? – спросил Анеас на архаике. Он использовал женский грамматический род.
Она долго и пристально разглядывала его и наконец странно хрюкнула. По движениям было видно, что это все-таки женщина. Краска на лице надежно скрывала возраст. Ей могло быть пятнадцать или пятьдесят – правда, руки, там, где их не испещряли шрамы или татуировки, казались гладкими и молодыми.