Жизель привстала. Лупи, занятый ужином, замер. Кронмир сидел спокойно, не двигая руками.
– Я не опрометчив и многого не понимаю в этой ситуации. Но если вы не объясните мне, почему вы с вашими золотыми волосами и безупречной кожей так похожи на убийцу, я вынужден буду предположить худшее.
– Взгляды – проклятье. – В ее правой руке сверкнул полированный металл. – Я не убийца. Но я была следопытом.
– Следопытом?
– Разведчиком от Веники. В горах. Видите ли, там растут деревья. Очень старые. Мы охраняем границы… и деревья. Мы сражаемся с тем, чего не существует, по мнению людей.
Кронмир задумался об этом.
– В самом деле?
– А вы поразмышляйте, мастер Кронмир, – улыбнулась она. – Что нужно, чтобы создать флот?
– Деревья. Старые прямые высокие деревья, – понял Кронмир.
– Как я вышла замуж за герцога, вас не касается. Разве что… я спасла его. Это один из наших лагерей, хотя мы редко бываем в населенных местах. Но в горах к северу от Фрули водятся ирки и другие твари, про которых церковь говорит, что их не бывает. И… наша нелюбовь к Митле давняя.
Кронмир немного расслабился.
– Мне показалось… маловероятным, что женщина вашего положения отправится в такое путешествие.
Она грустно улыбнулась:
– Знаете, что хуже всего? Миру грозит опасность, а то и конец света. Моя семья живет на равнинах к северу. Я могу их потерять. И все же… – Она пожала плечами.
– И все же вы рады, что вы здесь.
Томазо Лупи фыркнул у костра.
– Да, – призналась она. – Под деревьями… рядом с полем боя. Что, оставите нас в живых?
Кронмир кивнул.
– Может быть, я осмелею и задам вам пару вопросов?
Он не ответил.
– Где тот маленький человечек, лицо которого так просто забыть?
– Где-то рядом. Прикрывает нас.
– Он вообще ничего не ест?
Кронмир улыбнулся и отвел взгляд.
– Давайте ужинать, – сказал рыцарь. Как и любой хороший охотник, он умел готовить прямо в поле и соорудил недурное блюдо: кусочки говядины, завернутые в ломтики сала с костным мозгом и поджаренные на огне. Он сделал восемь штук, и каждый взял по два. Еще была бутылка неплохого вина и каравай хлеба, немного зачерствевшего. Его поджарили над огнем и съели с говяжьим жиром.
Кронмир довольно кивнул и вытер бороду.
– Сэр Томазо, можете всякий раз путешествовать со мной.
– Я год жил один, – рассмеялся Лупи. – Многому научился.
Держа в руках стаканы, они подошли к краю обрыва. Наконец-то стемнело полностью, к западу чуть отсвечивали в лунном свете холмы, но не было видно ни единого факела, ни свечи, ни костра.
– Я главный? – спросил Кронмир.
Во Тьме герцогиня стала другой.
– Мы союзники. Никто не главный.
Кронмир подумал, что работать с любителями неприятно. Оценил великолепно устроенный лагерь.
– Я хочу вернуться из Тьмы тем же путем, что мы пришли. Хочу отдалиться к югу и отпустить птицу там, где ей не придется пересекать Тьму. Потом я отправлюсь на запад и проверю, в самом ли деле Тьма представляет собой круг.
Жизель вздохнула. Томазо тоже.
– Не стану притворяться. Я был бы рад уйти отсюда навсегда, – заметил рыцарь.
– Это как болезнь, – сказала Жизель. – Те, кто становятся следопытами… мы настроены… на Диких. Мы их не ненавидим.
– Разумеется, – ответил Кронмир. – Ненавидеть Диких без разбора – значит ничего не понимать.
Она хрюкнула не по-герцогски.
– Я должна увидеть, что случилось с людьми.
– Мы увидим.
Кронмир лежал без сна, зная, что герцогиня тоже не спит. Лупи нес стражу. Он мог бы удивиться взаимному недоверию, но оно, скорее, казалось напрасной тратой сил. И все же доверять ей он не мог.
Он лежал, думая о ее нежном личике и твердой руке… и чувствовал, что злится и боится все сильнее. Сердце билось слишком быстро.
Он задумался, что происходит. Предположил, что его могли отравить. Тридцать четвертая сидела на наспех сделанном насесте из сухой ветки и двух бревнышек, то и дело взмахивая крыльями. Очень тихо – ее учили не производить шума. Эта возня раздражала Кронмира, но он нескоро понял, что птица тоже встревожена.
Он встал, отбросив одеяло и плащ, и подошел к насесту.
– Что такое? – спросила Жизель.
Кронмир погладил птицу, успокаивая. Когда та затихла, он наконец-то различил биение других крыльев. Очень тихое, на грани восприятия.
Он прислушивался, пока не понял, что этот звук не порожден его воображением и страхом. Опустился на колени.
– Жизель. Над нами кто-то есть. За нами следят.