— Следовательно, причины не знаете? Так. О готовности к стрельбе доложили, не проверив? Какой же вы, к чёрту, специалист?
Вскинув ухоженную голову, Мыльников с эдаким прищуром замерцал голубыми разрядами.
— «Дроб палучаатса, Багдан!» — добавил главстаршина Буланов, который старался не глядеть на холодно-насмешливого командира боевой части.
— Что за «Богдан»? Есть старшина второй статьи, который следит за своей прической, а дела не знает.
Лейтенанту ужасно хотелось заодно отчитать и своего помощника, но за последние месяцы он всё же понял — всему свое время и нотацию придется отложить. Между тем Буланов увидел, что Богдан Мыльников «завелся» и в таком настроении был способен на поступки, о которых сам же потом и жалел. Иван Аникеевич Буланов служил с Мыльниковым давно, начиная с рядовых краснофлотцев. Неуместное обращение Буланова к артэлектрику тотчас остудило его. Поколебавшись, Мыльников доложил:
— Иногда нарушается регулировка тормозной пружины...
Он откинул крышку главного блока, где по большому диску бегало обрезиненное колесико, перемещаясь от центра к периферии и, в связи с этим, крутясь то быстрее, то медленнее. При нарушении нажима колесико пробуксовывало на диске, внося искажения в центральную наводку орудий.
— Почему ослабла пружина? — не отступался лейтенант, когда было установлено, что приборы врали именно из-за неё.
— Усталость металла, — тут же нашелся Мыльников. — Даже сталь не выдерживает, не говоря уж о людях.
— При чем здесь люди?
— А при том, что всё надоело. Глаза бы не глядели... Игрался со штурвальчиками ещё до войны. Тогда ладно — пять лет — срочная служба. Только собрался домой — «Вставай страна огромная...», и ещё четыре года долой. А сейчас? На кой ляд ещё два года? Всего получается одиннадцать...
— Распустить всех по домам сразу нельзя. Газеты читаете?
Мыльников дернул плечом, показывая, что воинственные призывы бывшего британского премьера ему до лампочки.
— Придет время — отпустим! — разъярился командир боевой части. — А чтобы впредь не распускались, посидите две недели без берега. Ясно?
— Ну, товарищ лейтенант... Смотрите не профитиляйте...
— Ещё две недели за пререкания. Всего, значит, месяц!..
Через час сторожевой корабль «Торок» полным ходом следовал в квадрат, заштрихованный на карте красной тушью с предупредительной надписью: «Район, запретный для плавания». Где-то там находился буксир с железным понтоном. Латаная-перелатаная парусина, натянутая между мачтами плота, превращала его в «корабельный щит», который следовало обнаружить и поразить чугунными снарядами без взрывчатки. Лейтенант Пекочинский во главе группы наблюдателей уже находился на борту буксира, поджидая момент, когда придется замерять теодолитом падение каждого снаряда и фотографировать всплески.
Первая зачётная стрельба никогда не бывает особенно сложной. Утренний инцидент с Мыльниковым можно было считать исчерпанным, раз неисправность обнаружена и ликвидирована. Всё так, но главный старшина Буланов стал потом навязывать Артёму свои советы:
— Такая обида ни к чему. Опять же после стрельбы назначено прибыть в Архангельск...
— Ну и что?
— Там у Богдана жена и пацанка...
— Пусть обижается на себя. И не вам бы заступаться. Ручались за подготовку материальной части? Чего теперь стоят ваши гарантии?
Буланов замолчал. Но теперь, несмотря на личную доскональную проверку, сам лейтенант Чеголин уже не чувствовал себя абсолютно уверенным и терзался, хорошо представляя, что любая мелочь способна вылезти осечкой, пропуском или затяжным выстрелом. Может быть, следовало информировать командира корабля о том, что старшине второй статьи Мыльникову всё надоело и на всё наплевать? Но тогда с Артёма наверняка спросят за плохое воспитание подчиненных. Или того хуже: капитан-лейтенант Выра либо помощник начальника штаба Нежин, который был по совместительству флагманским артиллеристом, начнут вникать в детали и обнаружат, что у самого Чеголина отсутствуют таблицы для стрельбы с уменьшенным практическим зарядом.
Накануне похода в Белое море, выписывая накладную на получение полного боекомплекта, лейтенант совсем забыл о том, что учебный патрон снабжен меньшим количеством бездымного пороха. Поэтому траектория полета чугунных «ядер», рассчитанная заранее в таблицах, отличалась от полета боевых снарядов. Позаимствовать учебные таблицы на других кораблях было невозможно. Стомиллиметровые пушки стояли только на «Тороке».
Открыв накануне вечером хорошо известный учебник Оленева, лейтенант углубился в основы внешней баллистики. Закон вертикальных понижений Сан-Роберто и постулаты жесткости траектории не помогли ему решить практический вопрос, как обойтись без забытых таблиц. Автор другого учебника, профессор Венкстерн, оглушал сосредоточенным огнем многоэтажных дифференциальных уравнений. Полный набор латинских символов с индексами из греческого алфавита, аргументы и радикалы, логарифмы и интегралы бестрепетно глядели со страниц. Выяснив, что система самых главных уравнений интегрированию не подлежит по причине их исключительной сложности, Чеголин уже был готов явиться с повинной к командиру корабля, но далее, в примечании, был изложен метод упрощения формул с некоторыми допусками.
Высшую математику в училище изучали на младших курсах. Кто бы мог подумать, что чудак-преподаватель по прозвищу «Завсягда, игрек, штрихь!» окажется прав в рекламе своей науки, которая, по мнению большинства курсантов, предназначалась лишь для украшения будущего диплома? В ночь перед зачётной стрельбой лейтенанта Чеголина выручила именно высшая математика. К утру ему удалось рассчитать около сотни поправок на сокращение дальности полета снаряда в зависимости от уменьшения веса пороха. Работа была адская и без гарантии точности. Каждый специалист скажет, что вычислять коэффициенты Сиаччи в одиночку — глупая мальчишеская самонадеянность. Но Чеголин верил в удачу. У него не оставалось иного выхода...
Цель открылась на горизонте. По величине и пропорциям — не больше спичечного коробка. Командир корабля приказал открыть огонь, и по постам разбежались специально инструктированные группы записи. Установки прицела и целика, любая команда управляющего огнем — всё должно фиксироваться в точности, обеспечивая перекрестный контроль.
— Левый борт, полсотни! П-о-о щиту!
Голос Чеголина звенел, перекрывая рев котельных вентиляторов, и, казалось, доходил к исполнителям не через телефоны. Стволы послушно развернулись, замерев в указанном направлении.
— Снаряд практический! Заряд уменьшенный! Подать боезапас!
На полубаке и на юте раскрылись жерла элеваторов. Патроны, каждый высотой по грудь, вылезали из погребов.
Загнав цель в риски своего бинокля, Артём первым делом оценил её протяженность в тысячных и заглянул в таблицы с доморощенными поправками. По трем величинам требовалось определить курсовой угол «противника». Лейтенант работал четко: взгляд через окуляры; расчет, команда, снова таблица... Итоги складывались алгебраически. Всё в уме. И запись не было времени. Вот родилась команда о начальной установке прицела, и оба ствола одновременно задрались на угол возвышения. А расстояние до щита уменьшалось за минуту на полтора кабельтова, то есть примерно на 280 метров.
— Автомат включить!
Старшина второй статьи Мыльников отрепетовал команду из центрального поста, и маленькое обрезиненное колесико, надёжно прижатое к диску прибора, начало плавно уменьшать установки прицела. А лейтенант тем временем рассчитывал поправки на продольный и на боковой ветер — «меньше половина!», на разность температуры погребов с наружным воздухом — «больше три четверти!», на отступление в плотности атмосферы от средней табличной, на отклонение точки падения под влиянием вращения снаряда. Хотя подготовка исходных данных и называлась «сокращенной», лейтенант взмок, за считанные секунды вычислив множество величин, оказывающих влияние на меткость.