Таков уж флотский порядок: вернулся из плавания - приготовься снова выйти в море. Только тогда можешь думать об отдыхе. И не было ничего удивительного в том, что этот порядок строго выдерживался. Но кое-что в те дни все-таки было не совсем обычным. Уж очень быстро удовлетворялись все наши заявки на пополнение запасов. И не только наши. От одного корабля баржи спешили к другому. А раньше, бывало, ждешь их, ждешь… Не помнилось также, чтобы когда-нибудь по окончании столь больших учений оставалась оперативная готовность номер два. А такая готовность, безусловно повышенная по сравнению с повседневной, была объявлена всему флоту.
Сейчас, желая показать свою прозорливость, можно было бы говорить, что в те дни чувствовал себя тревожно, ждал чего-то серьезного. Но, признаться, никакой особой тревоги не испытывал.
О войне, конечно, думалось. К нам в Севастополь приезжали лекторы из Москвы. Один из них недвусмысленно дал понять, что нельзя полностью верить в договор о ненападении, заключенный с гитлеровской Германией. Мы знали, что должны повышать бдительность и держать порох сухим.
Все это так. Однако я погрешил бы против истины, если бы сказал, что в субботу 21 июня видел приближение непосредственной опасности. Человек, видно, уж так устроен: готовится к чему-то, знает о его неизбежности, но не хочет до конца верить, успокаивает себя мыслью: «Не сегодня, не завтра». И пришлось потом лишь пожалеть, что многие тогда успокаивали себя подобным образом.
Обстановка на Севастопольском рейде, несмотря на повышенную оперативную готовность, не располагала к особой тревоге. Ко второй половине дня здесь собралась вся эскадра. Прибранные и умытые, по всей ширине бухты неподвижно стояли красавцы-корабли. На их бортах, на иллюминаторах играли солнечные блики, отраженные от воды. Часть личного состава было разрешено уволить на берег. Краснофлотцы и старшины, одетые по летней форме - во все белое, садились на катера, буксиры и барказы. Уходили в город и офицеры - кто [24] домой, к семьям, кто в Дом флота, на устроенный там вечер отдыха.
Позднее других, но еще засветло сошел на берег и я, получив на это разрешение командира бригады крейсеров. На корабле остались мой заместитель по политической части батальонный комиссар Мартынов и исполнявший обязанности старшего помощника командира капитан-лейтенант Сергиевский.
Хорошо вернуться домой после долгого отсутствия. У моряка есть это «преимущество» перед другими людьми - частые расставания и радостные встречи. Тамара Иосифовна, моя жена, захлопотала с ужином, а дочь Лена, почерневшая от загара, как и все севастопольские девчонки и мальчишки, расспрашивала об учениях, которые тут, в главной базе, ни для кого не были тайной. Жена и дочь хотели вытащить меня погулять по городу, спуститься с нашей Красноармейской улицы на Приморский бульвар, а мне, соскучившемуся по домашнему уюту да и порядком уставшему, вовсе не хотелось никуда двигаться. И потому после ужина мы все трое сидели на балконе, тихо разговаривали, наслаждаясь красотой теплого южного вечера.
Ночью я проснулся от пушечной пальбы и тревожных гудков. Прислушался и мигом вскочил с кровати, поняв, что в Севастополе дается сигнал большого сбора. По такому сигналу флот немедленно принимает готовность к боевым действиям. Снова учения? Тороплюсь одеться и почему-то уже точно знаю - нет, тревога не учебная, для учебной не тот час.
- Война, Тамара! - говорю жене.
Выскочил из дому и побежал с холма вниз, к берегу бухты. Бежал по непривычно темным улицам - повсюду в Севастополе было погашено уличное освещение. Спереди и сзади слышался топот ног - многие моряки по тревоге спешили на свои корабли.
Катер ждал у Графской пристани. На нем было уже несколько офицеров с «Червоной Украины». Приказал старшине немедленно идти к крейсеру, не дожидаясь остальных наших товарищей, тоже ночевавших на берегу.
- За ними сходите еще раз, - коротко бросил я.
Казалось, катер никогда так медленно не ходил. Наконец он стопорит ход у трапа, и я взбегаю на палубу крейсера. Сергиевский взволнованно докладывает: [25]
- По большому сбору на корабле объявлена готовность номер один. К зенитным орудиям поданы боеприпасы. Есть распоряжение Военного совета флота: если над базой появятся чужие самолеты - открывать огонь.
С мостика говорю по телефону с командирами боевых частей. Все люди готовы к действию.
Было уже более трех часов ночи, когда лучи прожекторов пронзили небо, крестиком засветился в них самолет. Ударили зенитки. Совсем недалеко, в районе Артиллерийской бухты, раздался мощный взрыв. «Крупными бомбят», - подумалось мне. Позднее мы узнали, что взорвалась сброшенная с самолета на парашюте морская мина. Вместо бухты она попала на берег и сработала как авиабомба.
…Один из самолетов летит над рейдом. Крейсер вздрагивает от выстрелов - наши зенитные пушки бьют боевыми снарядами. Потом стрельба смолкает, гаснут лучи прожекторов. На рейде и в Севастополе устанавливается тишина.
Судя по всему, внезапный воздушный налет не имел успеха. Корабли на месте, корабли целы. Мы еще не знаем, кто враг. Но он показал свое лицо - лицо подлого убийцы, нападающего коварно в темную ночь.
Вызываю на мостик то одного, то другого офицера.
- Как прошла стрельба? - спрашиваю командира зенитного дивизиона старшего лейтенанта Воловика.
- Хорошо, без пропусков, - отвечает тот. - Замечаний по работе личного состава нет.
- Проведите разбор. Не исключено повторение воздушного налета. Предупредите зенитчиков о бдительности, о высокой боевой готовности.
Командир БЧ-5 военинженер 2 ранга Трифонов доложил, что все его подчиненные правильно действовали по тревоге, котлы и машины в полном порядке. Обсуждаем с ним все, что касается живучести корабля. Теперь опасности не условные, а реальные, надо к ним быть готовыми.
Утром обстановка окончательно прояснилась. Из штаба флота был получен семафор: «Фашистская Германия напала на нашу страну». Напала. Не провокация, не какое-то недоразумение, а война. Договариваемся с Мартыновым, что он сам и политруки подразделений [26] пройдут по боевым постам и сообщат людям эту тяжелую весть.
Сразу же отдаю распоряжение о приведении крейсера в полную боевую готовность. Убираем все лишнее имущество, ненужное в боевых условиях, очищаем каюты и кубрики от легковоспламеняющихся материалов, закрашиваем только вчера надраенные медные поручни трапов - их блеск теперь ни к чему.
Когда над Севастополем встало яркое солнце, я доложил командиру бригады крейсеров, что корабль к выполнению боевых заданий готов.
Первое боевое задание мы получили через несколько часов. Нам было приказано принять на борт мины и ночью вместе с другими кораблями выставить их в районе Севастополя.
Из штаба флота прислали кальку - схему минного заграждения. Всматриваюсь в нее - знакомая работа. Кажется, давно ли эта калька лежала на моем столе в оперативном отделе штаба флота.
Минеры крейсера во главе со своим командиром старшим лейтенантом Александром Давидюком отправились на береговой склад. Им предстояло принять мины, произвести предварительную подготовку к постановке, а затем на барже доставить их к борту крейсера.
Когда к кораблю подошла тяжело нагруженная баржа, на палубе закипела трудная и небезопасная работа. Краснофлотцы с величайшей осторожностью подхватывали висящие на грузовой стреле стальные шары, разворачивали их так, чтобы колеса тележки-якоря точно вставали на палубные рельсовые пути. Затем мины откатывали, выстраивали одну за другой и закрепляли. Всего на палубу было принято 90 мин - несколько меньше полной нормы.
Вскоре на «Червону Украину» прибыл командир крейсера «Красный Кавказ» Алексей Матвеевич Гущин. Вместе с ним мы направились к командиру бригады крейсеров капитану 1 ранга С. Г. Горшкову. Поскольку минная постановка была совместной, предстояло предварительно разыграть ее на морской карте.
Выход из базы, следование в точку, от которой начнется минная постановка, курсы и скорости, на каких она будет производиться, время, сигналы - все это согласовывалось самым тщательным образом. Да иначе и [27] нельзя. Ведь даже при обычном совместном плавании в ясную погоду необходимы точные согласования по времени, курсам и скоростям для обеспечения нужных тактических построений и безопасного маневрирования. А мы готовились к выполнению боевой задачи ночью, причем такой задачи, которая требовала особенно точного выдерживания курсов и скоростей. От этого зависела боевая эффективность создаваемого нами заграждения.