Рассудок не мирился с явью. Мне казалось, что это бред, галлюцинация после безостановочных кровавых стычек с врагами... что мне мерещится труп Николая. Но... правду не отгонишь ничем.
Меня бросало то в жар, то в холод. Склонившись над ним, я согревал его холодеющие руки... звал его... ведь я жил все время мечтой встретиться с ним...
Вскочив на ноги я бросился бежеть. Куда?.. Помощь, помощь нужна! Рассудок интуитивно заставлял меня бежать за помощью.
Шедший навстречу солдат с испугом остановился, невидимому не понимая, о чем я прошу его в своем лепете, да еще при артиллерийском обстреле врага.
Встреченный мною оказался не рядовым солдатом, а военным фельдшером. Вернувшись с ним к брату, я торопил его, просил, приказывал помочь Николаю.
Но его знания уже были бесполезны. Брата, как сотни тысяч русских воинов, уже нельзя было вернуть к жизни. Он был мертв.
Правое плечо капитана артиллерии было раздроблено, левая нога почти оторвана. Застывшая на ней кровь говорила, что брат приполз сюда со своими смертельными ранами на закате своего последнего земного дня.
В походах и сражениях с врагом, жертв войны я видел много, но ни одна из них так болезненно на мне не отразилась, как эта.
Судьба, словно подшутила надо мной. После десятилетней надежды и мысли увидеть наконец брата — она послала на моем пути сто труп.
С трудом, мне удалось добиться от своего наземного командования похоронить тело Николая по Дальневосточному обычаю Амурских хлеборобов, хотя и под огнем неприятеля.
С помощью черноморцев мне пришлось тащить труп за собой, чтобы выбрать момент затишья н само место погребения.
На крымской земле не легко найти грунт без камней и я нс в силах описывать жалкую церемонию похорон брата и мое душевное переживание, охватившее меня в последние минуты прощания с ним. Я дал клятву старшему по крови отомстить за его жизнь врагу нс одной жизнью, а несколькими.
Оставаясь один у изголовья свежего кургана, в котором лежал прах одной со мной крови и от одной несчастной матери, я плакал, как плачут только дети.
Это была первая и последняя встреча с Николаем зл десять лет. Я удаляясь от насыпи холмика, десятки раз оглядывался на возвышенный выступ земли и посылал ему свое братское прошай.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
Ночное совещание командного состава, которое проводил 'командир одной из бывших приморских соединений, генерал Греков, подходило к концу.
Это последнее совещание наложило на каждого командира свой тяжелый отпечаток, за понесенные жертвы и за утраченную инициативу над неприятелем.
Здесь, каждый из них принимал для себя последнее решение по отношению вверенных ему бойцов.
Все они молча делали свои последние оборонительные планы. Одни из них, наряду со своими оперативными делами, сортировали штабную переписку, другие — очищали свои планшеты от бумаг, третьи сжигали топографические карты прошедших походов.
Наблюдая со стороны за происходящим, передо мною проносилось то, что уже оставалось далеко позади, как и последний парашютный дессант, который влившись в общую массу, тут же распылился и ничего уже не смог делать самостоятельно. Мне еще предстояло снова на суше вести людей в бой.
Дессантники находясь в кольце окружения, как и все, становились мишенями для огня вражеского об стрела.
И чем больше я начинал думать о прошедших днях.
тебе в эти дни, а с тобою и нам, твоим сынам думать, что именно ты больше всех несешь потери.
Почему наша родина во всех своих войнах страдает больше других государств? Во имя чего народ России несет и теперь тяжелое бремя войны? Ведь никто иной, как „вожди” многострадальных россиян виновны в постигшей страну катастрофе. Они, водители мирового пролетариата. скрывали н скрыли причину гитлеровского нашествия... Они обещали бить врага на его территории, но пока это случилось, почти вся страна была разрушена, а сами они оказались немощными защитить государственные границы когда то самой могущественной державы.
Ведь, если бы руководители Кремля и сам „всемогущий” Сталин, своевременно открыли свои замыслы мирового интернационала и не готовили бы взрыва на Западе, то наверняка и мы не были в Крыму, и немцев не было в нашей стране.
Ведь мало кто знает о том, что Стадии готовился вторгнуться в Германию и что Гитлер опередил на какие нибудь недели своего вчерашнего „союзника” и своим неожиданным походом на Россию перепутал Кремлю все карты.
Если-бы нс произошел июнь 1941 года — роковая дата для России, для немцев роковой датой стал бы июль, этого же года.
Готовясь проглотить фашистскую Германию, Сталин забыл подготовить на случай собственной обороны, свое командное руководство и ограничился только тем, что назначил политический контроль, который на местах сковывал всякую решимость в действиях и личную инициативу командиров подразделений, что привело в первые же дни войны к прорыву советских войск и массовому пленению русских воинов.
Неудачная оборона Красной Армией Западных границ ясно показала, что немощность таится не в самой силе полков, дивизий и корпусов, а в неорганизованности самого верховного командования, которое не хотело до-верить руль действий на фронтах молодым генералам и талантливым военноначальннкам.
Будучи на военных совещаниях, мне неоднократно приходилось слышать, как отстаивали отдельные командиры планы практических действий и образумливали тех, кому еще все казалось какой-то крайностью.
Но, разве их можно было повернуть от математических сухих расчетов.
В дни войны были моменты, когда и обилие вооружения в мертвых руках замирало и наоборот, даже самая минимальная база снабжения у живого и знающего военноначалыжка, толкала войска вперед и вперед, хотя раздавались порой с ветерком голоса: „для чего так много и почему так быстро”.
Подчинять идущие навстречу события своей только логике и не уступать хотя-бы иногда, — есть полнейшее безумие и в этом безумии не понимая своего места творить увечия, значит быть или же глупцом, или же деспотом, каким и был в свои дни Сталин.
Прорыв немцев в Крым через Перекоп и Сивашские болота разуверил окончательно вооруженные силы Советского Союза и приоткрыл воинам лживую ширму диктатора в его способности защитить страну без вмеша-
тельства извне не только территориальные владения России. но и неприкосновенность населения.
Красноармейцы и краснофлотцы воочию убедились, что большевики захватили власть не для того, чтобы своей идеальной государственной системой обеспечить благосостояние своего народа, а только для внедрения в жизнь идеи Карла .Маркса о коммунистическом обществе во всем мире.
Нищенское существование населения за линией фронта настолько подействовало на фронтовиков, что даже ранее веровавшие солдаты в мудрость отца народов перестали не только верить, но вспоминать о нем.
Из уст воинов все чаще слышались проклятья в адрес коммунистического командования, но при всем этом матросские ряды не поддавались гневу пехотинцев, так-как понимали, что сейчас не время сводить счеты с кремлевскими обманыцикамн.