Мой папа много раз с ним разговаривал предлагал пойти охранником в Вуз, где папа работал, но Виктор Михайлович считал, что это ниже его достоинства. Понятно у русского офицера была гордость. Вот только жили они очень бедно в последнее время, по словам Гордеева. Гречка и овощной суп, а иногда и суп из куриного кубика с лапшой и яйцом. Пока мы не поругались, я его приводила к себе и кормила борщом или котлетами. Но теперь я не знала, что с ним будет. Мать работала в школе, там же мыла полы по вечерам, когда все дети уходили, плюс вела какие-то факультативы. Но ее зарплаты всегда на все не хватало. Да и Виктор Михайлович, видимо, тащил на выпивку.
Конечно, я представляла себе, что в такой семье, где за тобой никто не присматривает, когда пьяный отец может и руку на тебя поднять, не вырастет нормальный человек. Но я знала, что Ярослав не такой. Или это раньше я знала, а теперь, когда он так жестоко вычеркивал меня из своей жизни, стоило понять, что мама права? И мне не надо дружить с таким мальчиком?
Следующие полгода я пыталась свыкнуться с этой мыслью, особенно, когда видела его обнимающего старшеклассниц в столовой или в коридоре школы. Или, когда видела, как он убегает покурить с одиннадцатиклассниками за угол школы, мне были противны ребята, которые курят. Я считала, что это вред для здоровья и ненужная вредная привычка.
А на весенней дискотеке я еще узнала, что Ярослав и выпивает. Это было болезненное и растревожившее мое чуть заштопанное сердце осознание. Я не хотела верить в то, что говорила мне мама, но по всему выходило, что Гордеев пошел по дорожке своего отца.
Я думала мне было больно тогда, осенью, но впереди ждали эпизоды, от которых становилось только больнее…
______________________________
Может с ним больше вообще не стоило связываться?
Глава 11. Человек огня
Я где-то читала, что, испытывая боль, человек словно проходит некий порог, осознает что-то для себя и меняется в лучшую или худшую сторону. Изменения эти зависят от твоего внутреннего стержня и желания что-то менять. Но каждый раз, когда я испытывала боль из-за Ярослава, я не могла ничего сделать, никак не могла изменить ситуацию, потому что она зависела не от меня. И я чувствовала, что меняюсь, но становлюсь тенью, серой копией себя той, которая радовалась жизни и хотела, чтобы все мечты сбывались.
Теперь же иногда хотелось спрятаться от всего мира, иногда хотелось плакать от того, что никто не понимает, как мне тяжело, иногда просто… я смотрела на улыбающиеся парочки на улице и понимала, что у меня такого никогда не будет. Или не верила, что так когда-нибудь будет так.
А иногда я поднималась по лестнице в подъезде и встречала у окна Гордеева, тогда внутри что-то вздрагивало, тихонько постанывало, но боялось вырваться наружу. Временами я заставала его так с кем-нибудь, чаще с девушками, каждый раз были разные. Тогда я проходила мимо, опустив голову и старалась не смотреть в их сторону, чтобы не чувствовать жгучую ревность. Эти дни были самыми мерзкими и тяжелыми. Я сразу ускользала домой, пряталась в своей комнате, заглушала гул в голове музыкой и уроками. Чаще всего слушала классический рок Aerosmith, Bon Jovi, Scorpions, Lynyrd Skynyrd… Слушала те песни, которые любил Яр, слушала и мне казалось, что тот он, которого я знала, он все еще здесь со мной. А тот, кто сказал, что я еще маленькая и глупая стоит там, в подъезде, воображает себя крутым. А выглядит надменным и тупым.
В такие дни совсем впасть в депрессию не давала бабуля, которая, как раз переехала к нам осенью. Родители решили забрать ее из другого города, чтобы она жила ближе и за ней можно было бы присматривать. Но на самом деле наша бабуля присматривала за всеми нами. Она готовила, гладила отцу рубашки, разговаривала со мной и создавала уют, который, казалось, выветривался из нашего дома, потому что родителям было не до этого. Каждый пытался сделать карьеру, заработать и выглядеть круче, тех, кто не смог.