Глава 14. Дневник ласточки (часть 3)
Так вот тогда мне стало по-настоящему дурно и больно.
Иногда кто-то бросает фразу «ты гонишь, такое только в сериалах по каналу Россия бывает», все смеются, понимая, что ну реально, может ли такое быть. А потом сам сталкиваешься и знаешь, что реальная жизнь иногда бывает куда загадочнее и изощреннее, чем сюжет серила.
Мои родители получили квартиру в середине девяностых, когда отца по службе перевели в город Н. Соседями оказалась замечательная пара Некрасовых и еще какая-то бабушка, но с ней не сложилось, а вот с соседями напротив мои мама и папа сразу сдружились. Стали вместе ходить в кино, собираться по выходным на пикниках в дубраве и вместе чинить Некрасовскую «шестерку». В общем, как говорится «не имей сто рублей, а имей хороших друзей».
Вскоре у моих появился я, от многих веселых совместных вылазок пришлось отказаться, но теперь Татьяна Владимировна приходила в гости, чтобы помогать маме, когда отец пропадал по работе в военном училище. Они вместе нянчились, ведь у Некрасовых с детьми пока ничего не получалось. И Узи они делали, и врача какого-то посещали, и даже к бабульке ходила Женькина мама на заговор в тайне от мужа профессора. Никто не мог сказать, почему не выходит с ребеночком.
Как вспоминал отец, Татьяна была сама не своя, похудела, побледнела, но, кажется, стала выглядеть только симпатичнее. И Гордеевым ее было жалко, но они старались не показывать этого, щадя гордость соседки.
Но однажды она пришла, а моей мамы не оказалось дома, только отец. Не понятно, о чем она хотела поговорить, но пришла вся в слезах. Батя стал расспрашивать, а она только сильнее зарыдала, тогда он ее обнял, и тут все и произошло. Он городил какую-то чепуху о том, что бывает такое понимаешь, попутал его бес, вот он сейчас и расплачивается за дурость свою. Бумеранг – это называется, вернулось все ему плохое. Ведь он друга своего предал, лгал ему столько лет и сейчас лжет. Вот и растет у него так сын, да дочка у соседей.
Я как услышал все это, заледенел, в голове будто кто-то в колокол ударил. Гул заполонил все внутри и стоял в ушах, и ни одной мысли нет. А внутри за ребрами тупая боль расползалась, словно кто-то постепенно захватывал все органы, пока не добрался до сердца, и не остановил его.
Помню вскочил, уронив стул на кухне, схватился за голову, хотелось этот гул заглушить, вот только не знал как. А отец подсуетился в стакан налил водки и придвинул ко мне. И вот тут во мне что-то вскипело, взорвалось и выплеснулось, наконец-то. Сначала я со всей силы столкнул со стола стакан со всем его содержимым, а потом схватил бутылку… Вероятно выглядел я как-то не так в этот момент, потому что отец даже отпрянул. Но бутылку я со всей силы запустил в стену, так что она крошкой осыпалась на пол, распространяя кислый запах содержимого.
– Вы! Вы…
Больше я не хотел находиться с ним рядом, поэтому выскочил в прихожую, схватил куртку и убежал, чтобы не видеть этого взгляда, этих затравленных глаз с чувством вины в глубине. Я выскочил во двор, но сам не понимал, куда податься. Набрал сообщение одному приятелю, потом второму, отправился к кому-то на квартиру, где много курили и пели песни под гитару. Рассматривал веснушки на носу у девушки, которая сидела у меня на коленях и думал, все время думал о Женьке. Я боялся произнести это слово, но кто-то вдруг в полной комнате всевозможного гула громко произнес:
– Это моей сестрёнки…
Дальше, гул снова поглотил слова, но последнее слово в начале фразы я расслышал и зажмурился, чтобы прогнать появившийся перед глазами образ. Образ, который обычно всегда меня грел, но теперь только разъедал все внутри, шевелился под кожей, словно жук-скарабей, и чтобы заглушить эти ощущения, я в итоге согласился выпить…
А когда я проснулся утром там, в той квартире, пропахшей сигаретами и пивом, на диване в обнимку с голой девушкой, опротивел сам себе настолько, что меня вывернуло в туалете. А потом еще и еще, пока не почувствовал в горле желчь. Тогда я посмотрел на всех новым, совершенно иным взглядом, оставляя детство и сказки позади. Ничего прекрасного я больше не надеялся никогда испытать, так как в моем сердце застряла острая иголка и каждый вздох больно колол.
А потом Некрасовы решили переехать, а отец бросил пить. Ведь он и пил только ото всей этой безысходности. Его военное училище закрыли, лишив привычной работы, а сам он столько лет скрывал секрет, который мог разрушить наши семьи. Но он взял себя в руки и рассказал все матери. Дома бушевали скандалы, отец просил его наказать, а мать просто тихо плакала. Возвращаться туда совсем не хотелось, но надо было поддерживать маму и помочь им справиться с этим. Плюс я решил доказать этой долбанной Татьяне Владимировне, что все равно чего-то стою и не стану, как отец, пропивать свои мозги. Весь одиннадцатый я пытался убежать от реальности, утопая в подготовке к экзаменам. Оказалось, что я так все запустил, что, если бы не мой энтузиазм и рвение, ничего бы не вышло. Но я смог.