ьность. Параллельно он собирался похлопать меня по плечу, но я неловко отвернулся. Второй попытался завести диалог, пока я настраивал радио. Голос из приемника сказал о солнечной погоде на весь день, бросил несколько фраз в эфир о попытках преодолеть лень и, наконец, объявил о часовом марафоне музыки без пауз. Пауза в магазине затянулась минут на семь, прежде чем первый покупатель озвучил выбор – то ли они действительно не могли определиться, то ли Эллиот Мосс со своим Скольжением звучал взаправду хорошо. «Как называется пластика?» – молча спросил один из них. Я не определил кто. – Эллиот Мосс, – отвечаю не совсем точно, но уверенно. – Спасибо. Дайте три «Нашей рыбы», – говорит тот, что постарше. – От них шерсть теряет блеск, – ненавязчиво уточняю. – Я себе покупаю. После их ухода я немного полистал роман, почитал этикетки на консервных банках. Последнее помогало держаться в форме и, при необходимости, использовать некоторый опыт в консервном деле. Ближе к обеду в список покупателей попала женщина лет двадцати пяти – тридцати. К тому времени в магазине стало невыносимо, и я собрался в библиотеку. Обменять роман чешского писателя на другой роман чешского писателя. Или французского – не определился. – Меня зовут Эмми. «Как в песне» – подумал я. – Как в песне, – дополнила женщина. Её белая рубашка с белыми пуговицами пробовала отобразить весеннее настроение путем нанесенных поверх синих цветов, сирени и птиц. Большие зеленые глаза ловко вписывались в лицо с родинками на обеих щеках. На губах виднелась блеклая помада, а в волосах – синяя резинка. Она задала несколько вопросов о консервах, после чего я спросил: – Вы для себя интересуетесь? – Могу рассказать Вам? Я утвердительно кивнул и прикрутил радио. Чтобы показать заинтересованность, чтобы быть заинтересованным. – Покупаю их своей кошке, – говорит она тихо, смущенно. Я смеюсь, но не открыто. – Не смешно. Она злится. Может, просто разочарована. Отвлекаюсь на отрывок в памяти, но за несколько секунд возвращаюсь и подтверждаю её утверждение о том, что это действительно не смешно. – Тогда почему ты смеешься? – Потому-что у меня большинство покупателей – коты. Заочно, конечно, – рассказываю я девушке. – Ага. Эмми то ли удивляется, то ли не верит. Может оба варианта. – Француженка? – спрашиваю. – Только по месту рождения. Наступает пауза. Она смотрит на консервные банки. Я смотрю на дверь, по внешней стороне которой плывет рыба, и надеюсь, что никто её не откроет до того момента, пока девушка с большими зелеными глазами не уйдет. – Я хотел бы сходить в библиотеку, – отмечаю. – Читаешь? – проявляет она интерес. Красивая. Достаточно, чтобы кто-то посвятил ей стих. Черты лица простые, линии ровные. Руки легкие и светлые, ногти под цвет глаз. – Сейчас нет. Прямо сейчас нет. Приходится рассматривать картинки и всматриваться в слова публицистической литературы, занесенной Анной в начале недели. Анна покупает консервы по понедельникам. А в последние недели приносит мне несколько газет. Она работает на почте, где мы с ней и познакомились позапрошлым апрелем, когда та, наполненная энтузиазмом, переехала в этот город и нашла новую работу. Она отметила, что так ей будет проще выучить незнакомые улицы. Впрочем, хорошо ознакомившись с городом и некоторыми его жителями, она не бросила работу. – Смотришь газеты? – спрашивает Эмми. – Только бесплатные. – Мою кошку зовут Настя, – смотрит она на мою рубашку. – Необычно. – Так звали мою бабушку, – дополняет. – Вдвойне необычно. – Знаешь, что действительно необычно? – хмурится она. – Может быть, неопределенно. – Что на такой солнечной улице есть такое затененное помещение, лишенное природного света, – разводит руками женщина. – Удивительно глупая проектировка. Отмеченное Эммой наблюдение было абсолютно верным – в помещении в любое время суток приходится использовать дополнительные источники света. Оба окна расположились на северной стене, сразу за которой пятиэтажное здание ворует весь дневной свет, которым удачно пользуются в том же хлебном магазине напротив. – Здесь недалеко продают вазоны, я занесу тебе несколько, когда зайду в следующий раз, – прощаясь сказала Эмми. – Спасибо. – Если кто-нибудь всерьез скажет, что я люблю этот город, – говорит женщина, – это может меня убедить. – Вы любите этот город, – говорю, ожидая пока она заполняет строки в формуляре. – Нет, не так, – смеется она мне в ответ, поправляя короткие кудрявые волосы, осыпавшиеся на лоб. – Недостаточно серьезно? – пытаюсь разобраться в ситуации. – Не знаю, – выкручивается женщина, продолжая записывать названия. – У Вас красивые руки, – отмечаю я подмеченное. – У Вас тут темновато, – отвечает она. Темные её глаза были таковыми не только в консервном магазине, где мы и вели этот разговор – даже на ярком солнце, посмел предположить я, они не теряли первоначального оттенка. Футболку она подобрала для контраста – несколько слов на английском языке, нанесенные на желтый фон. – Фраза из песни? – спрашиваю, показывая отсылку к источнику вопроса. – Не знаю, – без тени смущения признается девушка в ответ, – быть может из кино Стэнли Кубрика. – Кубрика… – Это не в его честь назвали хоккейный трофей в Америке, – говорит девушка, протягивая мне бумажки, – пересчитывать будете? – Я знаю. – Пересчитывать будете? – Навскидку там шестнадцать консервных коробок одной марки, четыре заполненных упаковки второй марки. И еще одна упаковка, численность банок внутри которой составляет двадцать штук. – И восемь штучек «Глубокого горизонта» для пробы. – Зачем там называть рыбные консервы? – задаю вопрос. – Чтобы не повторятся и заложить намек на воду и рыбу, – предполагает девушка. В бумажках я высматриваю, что зовут её Ирина. Мне не нравится, но не отмечаю этого вслух. – Распишитесь, – говорит она. – Ладно. – Вы едите рыбные консервы? – спрашивает она. – Я их продаю. А Вы смотрите телевизор? – Бывает. – Вечером? – уточняю. – Чаще всего. – Новости? – Редко, – односложно отвечает девушка, кивая в сторону прилавка, – Кундера? – Да. Вы знакомы? – смотрю я на роман. – Давал советы по легкости бытия несколько лет назад. Голос мужчины из радиоприемника напомнил о времени, которое шагнуло на отметку в шестнадцать часов после полуночи. Он сказал, что ночью спать приятней, не подкрепив свое утверждение аргументами. – Может быть, возьмете баночку? – показываю ряды с консервами. – Могли б предложить что-нибудь получше, – улыбается Ирина. Одно только имя может поставить крест на человеке, подумал я. Особенно, если тебя зовут Генри. – Я ловко бы подобрал для Вас самый лучший товар. – Хотите подарить мне рыбные консервы? Девушка закрывает журнал, поправляет одежду и поглядывает на обувь. – Полцента за килограмм, – предлагаю я, про себя отмечая, что следовало предлагать полтора. – Это лучшее из предложений? – Есть еще полкило за цент. – Нет, – удивившимся тоном отвечает девушка, протягивая мне руку. Я тяну в ответ. За мгновение до столкновения я был немного опечален отказом, но после рукопожатия мне уже было все равно. Напоследок, когда дверь уже закрывалась вслед за последними её шагами в моем темном помещении, я подумал о том, что мне не хотелось бы оказаться с ней под одним зонтом каким-нибудь нетихим дождливым вечером. И причина в этот совсем проста – ввиду некоторой разницы в росте, мне было б неудобно держаться мужчиной, держать зонт. Рука в таких случаях может даже онеметь. Немотой не отмечались последующие четыре клиента, посетившие консервный магазин в период с 16:16 по 16:50. Среди них был мужчина, купивший на ужин сразу шесть порций новой марки, завезенной сегодня в магазин Ириной. Этот момент меня опечалил, ибо такая покупка сузила круг потенциальных поклонников нового названия консервы. Но тот предложил неплохие деньги за товар, который мне следовало раздать бесплатно. Я посмотрел на ситуацию и с другой стороны – сегодня я смогу купить курить, чаю, хлеба и других продуктов. Вдобавок к плохому освещению, кто-то ранее принял нелепое решение покрасить стены помещения в темно-синий цвет, казавшийся время от времени черным. Этот факт привел к нескольким замечаниям, с которыми мне довелось столкнуться а роле продавца. Приходилось оправдываться, отмечать свою неприкосновенность к этому делу и даже немного просушивать совсем мокрую репутацию предшественника. Я даже перешёл к действиям и купил несколько литров белой краски – но для продолжения довелось бы сделать перерыв на несколько рабочих смен. Или лучше помещение сменить, – задумался я как-то. Но дальше дело не пошло. – Прошлое было бы проще, будь бы у меня несколько миллионов в начале, – сказал один из первых моих посетителей, к которым я в те месяцы относился серьезно, бережно. – И суицидов было бы больше, знай бы мы наверняка, что у нас есть еще хотя бы одна жизнь в запасе. Он согласился и больше не приходил. Я надеюсь, что с ним все в порядке. Юлия не покупает консервы в моем магазине из солидарности. Это, как и то, что мы коллеги, уже повод для легкой симпатии к внутренним качествам девушки. Она открыла дверь магазина сразу после семнадцати часов. – Я сегодня не смогу, – говорит. – Не сможешь? – непонимающе смотрю я. От неё пахло хлебом вперемешку с едва уловимым ароматом ду