сивые руки, – отмечаю я подмеченное. – У Вас тут темновато, – отвечает она. Темные её глаза были таковыми не только в консервном магазине, где мы и вели этот разговор – даже на ярком солнце, посмел предположить я, они не теряли первоначального оттенка. Футболку она подобрала для контраста – несколько слов на английском языке, нанесенные на желтый фон. – Фраза из песни? – спрашиваю, показывая отсылку к источнику вопроса. – Не знаю, – без тени смущения признается девушка в ответ, – быть может из кино Стэнли Кубрика. – Кубрика… – Это не в его честь назвали хоккейный трофей в Америке, – говорит девушка, протягивая мне бумажки, – пересчитывать будете? – Я знаю. – Пересчитывать будете? – Навскидку там шестнадцать консервных коробок одной марки, четыре заполненных упаковки второй марки. И еще одна упаковка, численность банок внутри которой составляет двадцать штук. – И восемь штучек «Глубокого горизонта» для пробы. – Зачем там называть рыбные консервы? – задаю вопрос. – Чтобы не повторятся и заложить намек на воду и рыбу, – предполагает девушка. В бумажках я высматриваю, что зовут её Ирина. Мне не нравится, но не отмечаю этого вслух. – Распишитесь, – говорит она. – Ладно. – Вы едите рыбные консервы? – спрашивает она. – Я их продаю. А Вы смотрите телевизор? – Бывает. – Вечером? – уточняю. – Чаще всего. – Новости? – Редко, – односложно отвечает девушка, кивая в сторону прилавка, – Кундера? – Да. Вы знакомы? – смотрю я на роман. – Давал советы по легкости бытия несколько лет назад. Голос мужчины из радиоприемника напомнил о времени, которое шагнуло на отметку в шестнадцать часов после полуночи. Он сказал, что ночью спать приятней, не подкрепив свое утверждение аргументами. – Может быть, возьмете баночку? – показываю ряды с консервами. – Могли б предложить что-нибудь получше, – улыбается Ирина. Одно только имя может поставить крест на человеке, подумал я. Особенно, если тебя зовут Генри. – Я ловко бы подобрал для Вас самый лучший товар. – Хотите подарить мне рыбные консервы? Девушка закрывает журнал, поправляет одежду и поглядывает на обувь. – Полцента за килограмм, – предлагаю я, про себя отмечая, что следовало предлагать полтора. – Это лучшее из предложений? – Есть еще полкило за цент. – Нет, – удивившимся тоном отвечает девушка, протягивая мне руку. Я тяну в ответ. За мгновение до столкновения я был немного опечален отказом, но после рукопожатия мне уже было все равно. Напоследок, когда дверь уже закрывалась вслед за последними её шагами в моем темном помещении, я подумал о том, что мне не хотелось бы оказаться с ней под одним зонтом каким-нибудь нетихим дождливым вечером. И причина в этот совсем проста – ввиду некоторой разницы в росте, мне было б неудобно держаться мужчиной, держать зонт. Рука в таких случаях может даже онеметь. Немотой не отмечались последующие четыре клиента, посетившие консервный магазин в период с 16:16 по 16:50. Среди них был мужчина, купивший на ужин сразу шесть порций новой марки, завезенной сегодня в магазин Ириной. Этот момент меня опечалил, ибо такая покупка сузила круг потенциальных поклонников нового названия консервы. Но тот предложил неплохие деньги за товар, который мне следовало раздать бесплатно. Я посмотрел на ситуацию и с другой стороны – сегодня я смогу купить курить, чаю, хлеба и других продуктов. Вдобавок к плохому освещению, кто-то ранее принял нелепое решение покрасить стены помещения в темно-синий цвет, казавшийся время от времени черным. Этот факт привел к нескольким замечаниям, с которыми мне довелось столкнуться а роле продавца. Приходилось оправдываться, отмечать свою неприкосновенность к этому делу и даже немного просушивать совсем мокрую репутацию предшественника. Я даже перешёл к действиям и купил несколько литров белой краски – но для продолжения довелось бы сделать перерыв на несколько рабочих смен. Или лучше помещение сменить, – задумался я как-то. Но дальше дело не пошло. – Прошлое было бы проще, будь бы у меня несколько миллионов в начале, – сказал один из первых моих посетителей, к которым я в те месяцы относился серьезно, бережно. – И суицидов было бы больше, знай бы мы наверняка, что у нас есть еще хотя бы одна жизнь в запасе. Он согласился и больше не приходил. Я надеюсь, что с ним все в порядке. Юлия не покупает консервы в моем магазине из солидарности. Это, как и то, что мы коллеги, уже повод для легкой симпатии к внутренним качествам девушки. Она открыла дверь магазина сразу после семнадцати часов. – Я сегодня не смогу, – говорит. – Не сможешь? – непонимающе смотрю я. От неё пахло хлебом вперемешку с едва уловимым ароматом духов. Будто прятавшимся. – Не смогу, – повторяет Юля. Я не был уверен, что девушку звали Юлией, ибо никогда не слышал, чтобы кто-нибудь обращался к неё по имени, а сама она никогда не представлялась. Поэтому располагать пришлось информацией с её груди, на которой и висела табличка с именем. – Хорошо, – говорю. – Ты чего, забыл? – улыбается она. – Надо полагать, ибо чего-то я не помню. – В понедельник принесу краски и нарисую новую рыбу, – напоминает. – Почему в понедельник? – Ты же сегодня забыл, – аргументирует. – Я и в понедельник забыть могу. Она смеется. Я радуюсь. Мне нравится женский смех после моих фраз или жестов. Он помогает с самооценкой. – Хорошо, я буду ждать, – говорю. – Какие планы на выходные? – интересуется Юлия. – Был сегодня в библиотеке, – отвечаю. – Отнес бессмертие? – Ага. А ты чем займешься? – Приготовлю еду и буду ждать гостей, – коротко рассказывает. – Гостей? – Буду ждать, – улыбается Юлия легко. Слегка. По радио опять вещали прогноз погоды. – Все предвещает беду, – сказала женщина лет сорока с небольшим. Она вошла быстро, но аккуратно – приоткрыла дверь не две ладошки, присмотрелась и лишь тогда вступила внутрь. – Беду? – переспросила Юлия. – Всё? – переспросил я. – Да. Женщина дышала легко, как для такого заявления. Она почесала ухо. Посмотрела на меня. Посмотрела на Юлю. Перевела взгляд на консервы. – И все? – спрашивает. – И все? – переспрашиваю. – Вы не уточните детали? – показным удивлением выражает выражение женщина. Затем немного смеется. Недолго. Это подразумевалось мною по умолчанию, – прикидываю мысленно я. Юля подкидывает монетку, найденную в кармане: – Расскажите, пожалуйста. – Можно мне двадцать банок недорого, но и неплохо? – переводит тему женщину. Либо делает паузу. Вероятно, это такой стиль – делать паузы. И жизненная позиция, которая хороша только в небольших эпизодах, а в беге на длинную дистанцию служит только плохую службу. – А как же... – Да, – перебил я вопрос Юли, – сейчас будет готово. Упустить такую возможность, пускай даже вызванную неким приступом паники этой женщины, я не смог. О последствиях и моральной стороне этого момента еще будет время поразмыслить, – сказал я себе, – а сейчас надо действовать. – Они помногу протестуют, – говорит женщина серьезным тоном. Ей светлые короткие волосы немного покрутились, как высохшие осенние листья под влиянием какой-нибудь болезни. – Думаете, это болезненно? – задал я вопрос из-под прилавка, отчего голос мой прозвучал несколько отдаленно. – Думаю. Белая футболка, подобранная под черные джинсы, показалась мне немного коротковатой, но была прикольной хотя бы благодаря изображению французского писателя, сборник из рассказов которого я взял в библиотеке тем дней. Когда отнес «Бессмертие» – роман чешского писателя, пробывший со мной несколько месяцев. На её лице совсем не наблюдалось косметики даже когда я, собрав нужное количество рыбной консервы, приблизился к женщине на расстояние, за которым идет дыхание. Это мне нравилось. Светлая кожа, на которой разместились тонкие черты лица, создавала жесткий контраст со словами и голосом женщины. Ящик с проданным я отнес к машине. – Форд-эскорт 87-го, – отметила Юля. Я удивился, но постарался скрыть это, ибо сам ни капли не смыслил в автомобилях. – У дедушки такой же, только красный, – объяснила девушка, заметив мое смущение и улыбнулась. – Почему они протестуют? – сменил я тему. – Они не довольны каким-то законом. Или поправкой к нему. – По радио ничего не говорили, – выразил сомнение я. – Скажут.