Я, было, подумал о злых намерениях этого человека и предпочел отвернуться. А несколько минут спустя, уходя, он остановился рядом со мной. – Думаешь, все это выбирают? – спросил он, слегка наклонившись. *** В четырнадцать я рассказал своим одноклассникам, что у меня в комнате висела фотография Колумба, сделанная во время его экспедиции в Индонезию. – И где же она сейчас? – спрашивает кто-то сзади, а я не могу узнать голос. – Выпустил. – Как это? – удивляется светловолосая девушка, попутно стирая слова с доски. – Я ей не нравился. Зачем же держать дома фотографии, если те не имеют желания проводить с тобой время? В ответ мне рассмеялись. Просто и весело. Дверь открылась. – Наталья Сергеевна, а знаете… Разумеется, она не знала. Всех, включая меня, удивило, что она не отнеслась к этой истории с должным интересом. Как и к другим смешным и интересным моментам. А спустя четыре дня её муж умер. И про фотографию все забыли – даже я. Они собрались на похороны. Все. Каждому хватило смелости туда пойти. Кроме меня. Невыносимой была сама мысль предстоящего события и того, что я мог бы там увидеть. Такие собрания не для таких. Они для людей стойких или безразличных. Побывав на похоронах соседки в девять лет, я не разговаривал несколько дней и не смог заставить себя пережить подобное еще раз. Кто-то считал меня слабаком, другие просто плохим человеком. А Наталья Сергеевна ничего не сказала – ей было все равно. – Как ты? – спрашивает меня тот самый забытый голос через несколько дней. – Плохо, – шепчу в ответ. – И мне. Я молчу. Мне нечего сказать. Хотелось поблагодарить, но как-то глупым показалось говорить «спасибо» в ситуации, когда человеку плохо. – Мне понравилась твоя история с фотографией, – говорит. – Это даже не история, Моника. Именно так звали моего собеседника, которого я пытался выбросить из воспоминаний. И вот сейчас, сидя здесь, в этой комнате, спустя много лет, я отчетливо вижу её образ, будто мне кто-то в лицо тычет фотографию. Будто мне опять четырнадцать. Я должен чувствовать что-то печальное. Но не успеваю – диалог продолжается: – Потому-что короткая? – улыбается девушка. – Да. – Я смеюсь и мне не стыдно. *** Примерно в это время отец уволился из типографии. Освободившееся свободное время он уделял мне и маме, хоть получалось у него не очень. В начале апреля асфальт высох, а отец к тому времени подыскал себе новое занятие – стал чинить старые и никому не нужные велосипеды, проводя с ними добрый десяток часов ежедневно. Мне нравилось не только название его занятия, но и сам процесс, в котором я принимал непосредственное участие время от времени. Мы начали первые диалоги, разговаривая не только про рабочие моменты, но и о всяких сложных и простых штуках, встречающихся в жизни. Его склонность к усложнению натыкалась на мои упрощения, а неподалеку сидели компромиссы. – Ты любишь маму? – спрашиваю. – Да, – его ответ прозвучал обыденно, будто я предложил ему бутерброд. – Тогда сделай её счастливой. Он посмотрел на меня несколько секунд и лишь кивнул в ответ. *** Новая работа отца имела плюсы и для меня. Я пригласил Монику покататься, предложив на выбор хоть и небольшой, но интересный список свободных велосипедов. Она выбрала красный с надписью «Манчестер» на раме. Когда набираешь скорость и дышишь ртом, чувствуешь, что в начале апреля зима еще держится – холодный воздух заполняет всего тебя, вплоть до легких, что утруждает дыхание. Проезжая возле большого синего дома, Моника попросила сбросить скорость и заговорила: – Слышала, здесь живет мужчина, когда-то бывший очень богатым. Он отдал все деньги на потребности животных в Африке, – слова её звучали немного рвано и мешали девушке отдышаться. – Я тоже об этом слышал. – И что думаешь? – Это же выдумка. Он все проиграл в карты какой-то женщине, а вот она уже отправила небольшой процент от выигрыша. Так и появилась эта легенда. Моника придавила педали и свернула в ближайший поворот, за которым в то время только начиналось строительство нового супермаркета. Мы остановились невдалеке. – Мне уже не терпится побывать здесь, – сказала девушка. – Почему? – Без потому, – улыбнулась она. – Просто хочется. Я посмотрел на неё – синий спортивный костюм вольно чувствовал себя на худощавом, но фигуристом теле девушки. Длинные рыжие волосы она скрутила в пучок; большие глаза, будто получив огромную свободу, без стеснений привлекали внимание. Я думал о том, что в будущем Моника будет очень красивой женщиной – даже после пятидесяти пяти. – А ты? – спрашивает она. – Что я? – Отдал бы деньги африканским животным? – Наверное, нет. Мой ответ расстроил девушку, но после этого мы часто общались в школе и несколько раз катались на велосипедах. Я заметил, что ищу компании своей подружки. Хоть и не мог уверенно сказать себе, что она моя подружка. Но в одном был уверен – Моника мне нравится. Тем временем, мама связала мне шарф, запланированный на начало декабря. – Извини, занятость и немного лени затянули этот беспрецедентный проект, – смеясь, сказала она. Мне понравилось, хоть и довелось отложить подарок до конца года. Я поцеловал маму в знак благодарности и на меня нахлынули такие странные и такие понятные эмоции радости. Вечером следующего дня, дочитав что-то из школьной программы авторства Диккенса, я уселся на диван рядом с мамой – посмотреть детектив, любовь к которым её частично удалось передать мужу и сыну. В самый важный момент фильма, когда все паззлы складываются воедино, кто-то постучал в дверь. – У нас же есть звонок, – говорит мама. – Не откроем. Я молча согласился. Иначе ведь кино ничего не будет значить. Больше стук не повторялся, а спустя минуту, когда разгадка уже была на устах главного героя, вошел отец. И хоть он ничего не сказал, финальный диалог киноленты все равно никто не услышал – впервые за несколько лет он принес домой букет цветов. Принес их маме.