Сверху доносилась частая пальба. Вокруг гремело, щелкало, ухало. Вытянув вперед руки, Алексей медленно направился к лестнице. Споткнулся, но удержался на ногах. Передохнув на перилах, снова двинулся вперед.
С трудом протиснулся в люк, затем ползком добрался до баррикады у ворот элеватора. Здесь теперь хозяйничали с «максимом» Колесников и взявшийся помогать ему связист. Они удивленно глянули на Алексея, но промолчали. Стриженый парень протянул ему свой автомат и кивком указал на ящик с гранатами.
Алексей сделал лишь несколько одиночных выстрелов, как вдруг снова все стихло. Немцы отошли назад и залегли за шоссе, метрах в двухстах от позиций десантников.
— Сейчас опять двинут со всех сторон, — устало сказал связист и покосился на Алексея. — С лимана фриц теперь тоже жмет. Катера подтянули…
Из-за поворота дороги показались два «тигра». Бронированные машины с лязгом и скрежетом двинулись через пустырь к элеватору. Моряки приготовили гранаты. Когда до укрытия десантников оставалось метров пятьдесят, машины остановились. Из орудийного ствола одного танка ударила маслянистая жидкость, из другого — струя огня. Пламя охватило стены элеватора, административный корпус, склады. В порту начался пожар.
Поливая баррикады и здания огнем, танки двинулись вдоль укреплений. С гранатами в руках Алексей бросился наперерез «тиграм». Передний танк грузно перевалился через стену из ракушечника и тараном пошел на баррикаду Андрея Хворостова. Гранатой и бутылкой с горючей жидкостью его остановил Кирилл Бочко. Но все так же лез напролом второй «тигр». Навстречу ему рванулся Колесников. Он метнул гранату и упал на груду дымящихся камней. Танк продолжал надвигаться, прижав десантников к земле пулеметной очередью. Алексей замер у края ограды. Вот уже «тигр» совсем рядом. Обдало горячей волной.
— Получай же за все! За Испанию! За батю! За Петровск!
Пошатнувшись, Алексей шагнул из укрытия и что есть силы бросил в пятнистый танк связку гранат…
НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК
— Капитан Рогов, — козырнув, представился Анне Георгиевне худощавый темноволосый человек в форме военврача. Под мышкой он держал большой пакет, завернутый в плотную бумагу и тщательно перевязанный шпагатом. — Мы покидаем ваш город. А у меня к вам важный разговор.
— Входите.
Они прошли через несколько темных залов. Под ногами хрустела штукатурка. В маленькой комнатушке, где теперь поселилась Анна Георгиевна, было так же сонно и тихо, как и во всем большом и угрюмом здании музея.
— Потревожил я вас, собственно, вот по какому случаю…
Все началось с той минуты, когда в санбат, разместившийся в старинном особняке с колоннами, двое санитаров осторожно внесли тяжело раненного лейтенанта-моряка. Накрытый черным флотским бушлатом, он глухо стонал. Голова и грудь моряка были забинтованы, и от этого еще темнее казалось его смуглое, покрытое крупными каплями пота лицо. Прощупывая пульс, Рогов подивился богатырскому сложению лейтенанта и тут же подумал, что возьмется его оперировать, каким бы ни был результат осмотра. Но уже через несколько минут понял, что спасти этого человека может только чудо. Две пули почти у самого сердца, осколочное ранение в голову, раздроблено колено, большая потеря крови. И все-таки Рогов решился:
— В операционную. Срочно!
С тонким сухим шуршанием ланцет рассекал сплетения мышц. Медленно вздымались и сразу же опадали легкие. А рядом, едва не касаясь руки хирурга, устало пульсировало сердце. Натуживаясь из последних сил, оно упрямо продолжало выстукивать свою угасающую «морзянку».
Только через полтора часа, передав инструмент ассистенту, Рогов вышел в коридор. Кое-как добрел до окна. Подставил голову теплому ветру. В лицо плеснулся каравайный запах распаренной, слегка дымящейся земли.
— Товарищ капитан… — Неслышно к нему подошла Зина Осадчая, молоденькая кареглазая медсестра, прозванная в санбате Светлячком. — Что с моряком?
— Накладывают швы.
— Выживет?
— Пока жив.
Что он мог еще сказать? Одной операцией тут не обойдешься.
Зина спустилась по лестнице в сад. Рогов не видел ее лица, но знал, что по щекам у Светлячка сейчас катятся слезы.
Полтора года назад эта тоненькая городская девушка, мечтавшая стать артисткой, пошла на курсы медсестер. На фронте, таясь от товарищей, в часы ночных дежурств она читала книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве» и, закрыв глаза, шепотом произносила на память длинные монологи из Шиллера и Шекспира. Она и не подозревала, что о ее увлечении знает весь санбат. Выглядела Зина чересчур уж хрупкой, насквозь гражданской. Даже пилотку носила как шляпку. И вначале Рогов не без раздражения удивлялся, как это ей, такому Светлячку, удалось попасть на фронт. Но однажды, увидев, как она тащила на себе из-под обстрела раненого бронебойщика, он стал по-другому воспринимать и ее мечтательность, и само ее присутствие в санбате. И думал теперь о ней неизменно с нежностью. Оттого и не смог отказать, когда Зина снова подошла к окну и попросила: