Но все осталось по-старому. Видятся они каждый день. Особенно нравится Наташе приходить в эту маленькую комнатку по вечерам. Здесь так тихо, уютно. Мелькают в руках Александры Григорьевны блестящие спицы. И плавно, будто клубок, разматывается нить нескончаемого рассказа. О том, как в их городке устанавливали Советскую власть, как строили первый завод, как от кулацкой пули погиб дедушка Максим — Колин отец… Про Колю, Коленьку она, разумеется, говорит больше всего. Каждый раз что-нибудь новое припоминает. И такие слова редкие и душевные находит, что Наташа просто поражается.
Да и как не удивляться? Ведь она-то отлично знает, что сыну Александры Григорьевны скоро будет тридцать три. Он который уже год электростанции строит. Вот и сейчас в Иркутске — начальником. Свою машину имеет. Какой же это, спрашивается, Коленька?
Но с Александрой Григорьевной спорить на эту тему бесполезно. Она, видно, всерьез считает, что ее единственный сын по-прежнему малютка, который в холодной Сибири непременно должен простудиться, если ему не послать вязаные носки и перчатки.
А сколько писем уже отправлено в Иркутск — не сосчитать. Вот только оттуда весточки приходят не часто. Александра Григорьевна, чуть зайдет об этом речь, тихо вздыхает и задумчиво говорит:
— Занят Коленька. У него забот побольше нашего. Ночи, поди, не спит. Да и жена у него, детки…
Все это выглядит странно и не совсем понятно. В одном лишь Наташа не сомневается: сын у Александры Григорьевны заботливый и нежадный. Другим вон старушкам в суд подавать приходится, а этот сам деньги присылает, и переводы всегда приносят в один и тот же день. Во дворе дома все говорят, что такого сына надо еще поискать.
— Наташенька, ты что же молчишь? — Голос Александры Григорьевны заставил ее вздрогнуть. — Вот так задумалась. А времени, должно быть, много — пора на вокзал.
— Спрошу у мамы, который час! — бросила Наташа уже на ходу и, хлопнув дверью, вприпрыжку понеслась по коридору.
Вот так и Коленька когда-то бегал. Непоседливый был… Александра Григорьевна аккуратно сложила листок телеграммы и достала из комода небольшую лакированную шкатулку. Открыла ее, и сразу же словно какие-то маленькие молоточки часто-часто застучали в голове, смешали, перепутали все мысли. Не может Александра Григорьевна не волноваться. Ведь это же не простая шкатулка. Не для красоты она. В ней собраны все до единой Колины весточки, какие только приносили почтальоны.
На, самом дне — слегка пожелтевшие и хрустящие конверты довоенных лет. Адрес на них выведен крупными буквами. Это приветы из пионерских лагерей. Их немного. Гораздо больше здесь треугольников, свернутых из самой различной бумаги, но помеченных одним и тем же выразительным штампом «Солдатское». Письма с фронта. Они писались от случая к случаю, но приходило их все же немало. Куда тоньше лежащая над ними пачка разноцветных конвертов и ярких открыток с московской печатью на марках. По-студенчески торопливые и не всегда понятные строчки…
А дальше — «с днем рождения», «с Новым годом», «желаю счастья…»
Синие, белые, голубые бланки. И лишь одно, будто случайно сюда попавшее письмо. В нем Коленька пообещал выслать фотографию внучат…
Александра Григорьевна закрыла шкатулку, подошла к портрету сына. Осторожно протерла резную рамку, хотя на нее не успела сесть еще ни одна пылинка. Минуту помедлила. Улыбнулась: «А волос у него мой — сам вьется» — и поправила упавшую на глаза седую прядь.
В сером с крапинками пальтишке на пороге появилась Наташа. Стали собираться. Александра Григорьевна накинула на плечи выцветшую, но еще не утратившую вида пуховую шаль. Начала надевать пальто и вдруг почувствовала, что руки у нее немеют, как на морозе. Сердце забилось рывками. «Это от радости, — утешала она себя, — от радости». А сама никак-не могла справиться с верхней пуговицей. Так и оставила ее незастегнутой.
Ехали в переполненном автобусе. Александра Григорьевна как-то неестественно прямо, сидела у окна и бережно прижимала к груди букетик бархатно-алых георгинов — любимых Колиных цветов. В ее когда-то темно-карих, но с годами посветлевших глазах, казалось, снова вспыхнули огоньки юности.
…Мягкий вагон остановился как раз напротив них. Александра Григорьевна сощурилась и поднесла к бровям руку, будто ей нужно было смотреть на солнце или куда-то вдаль.
Первым на перрон соскочил высокий загорелый пассажир в бежевом полуспортивном костюме. Его густая волнистая шевелюра показалась Наташе лихо заломленной папахой. Александра Григорьевна качнулась вперед, на лице ее резче обозначились морщинки. И Наташа догадалась, что это и есть Николай Максимович, ее сын.