— Ну и как? — не выдержал Сашка.
— Что «как»? Кричали «горько». И, конечно, горше всех Григорию было.
Николай остановился. Повернулся к столику и стал искать спички.
— Ну а потом что? Гриша как? — снова спросил Сашка.
— Гриша?.. Словом, уехал он с Сахалина. Нелегко ведь рядом. А друзьями остались. Настоящими. Переписываются даже.
Николай бросил в пепельницу смятую в комок папиросу и достал новую.
ЧЕРНОГЛАЗАЯ
История Сережкиной любви
Сергей медленно шел по аллее парка. Осенний ветер, словно не находя себе места, с унылым завыванием метался меж почерневших деревьев, раскачивал, теребил ощетинившиеся колючками кусты акаций. Пахло засохшей полынью. А может быть, это просто тянуло дымом. На берегу реки жгли облетевшие листья.
До условленного часа было еще далеко. Сергей присел на скамейку. Невесело усмехнулся: вот так и придется сидеть одному. Но тут же прогнал эту мысль. Лена должна, обязательно должна прийти. Не может она поступить иначе. Ведь завтра поезд уже умчит его на Дальний Восток.
Дальний Восток… Сколько негаснущих воспоминаний связано у Сергея с этим суровым и невыразимо поэтичным краем! И самое дорогое из них — встреча с Леночкой.
Это случилось во Владивостоке позапрошлым летом. Сергей ждал теплохода, чтобы отплыть на Сахалин, к месту своей преддипломной практики. В тот день он раньше обычного отправился на морской вокзал. Над городом прямо из просветленных рассветом волн вставало большое веселое солнце. Оно улыбалось зеленым, слегка серебрящимся сопкам, глазастым, распахнутым настежь окнам домов, шумным, сердитым причалам, зеркальным палубам кораблей. В порту только что пришвартовался теплоход с Камчатки. Когда Сергей переходил виадук, навстречу ему хлынул поток пассажиров. Он облокотился на перила, решил переждать. Не хотелось толкаться и мешать людям, которые после многодневной качки спешили ступить наконец на твердую землю.
И тут он увидел смуглолицую стройную девушку. Она быстро прошла мимо, хотя в руках у нее было два довольно объемистых чемодана. Сергей вначале засмотрелся на ее голубую спортивную курточку, а потом только спохватился и бросился вдогонку.
— Давайте я вам помогу.
Лишь после длительных переговоров девушка отдала ему один чемодан, а второй — твердо заявила, что без особого труда донесет сама. И даже не улыбнулась при этом.
До камеры хранения дошли молча. Когда сдали вещи, Сергей предложил пройтись по набережной. Он, конечно, понимал, что девушку сейчас меньше всего интересует прогулка над морем, но ему почему-то хотелось еще хоть немного побыть с ней вместе.
Разговорились. Как только Сергей сказал, что уже окончил четыре курса факультета журналистики, посыпались вопросы:
— А трудно поступать? На экзаменах здорово режут? Нет, я серьезно…
Он улыбнулся:
— Сразу видно, что вы собираетесь в институт.
— Ваша проницательность необыкновенна. Можете работать оракулом… при домоуправлении.
«Ершистая», — подумал Сергей. И тут же невольно отметил, что глаза у насмешницы не простые — черные-черные и с каким-то особенным блеском. Хочется в них смотреть долго, не отрываясь. Такие обычно не прячут взгляд.
По волнам убегали вдаль, расплываясь на зыбкой воде, золотые солнечные блики. У самого берега носились над морем чайки. Сергей на все лады принялся расхваливать свердловские институты. А черноглазая, наоборот, стала доказывать, что в Иркутске ничем не хуже. Даже лучше — ближе к дому. Но по-настоящему поспорить с ней так и не удалось. Девушка неожиданно оборвала разговор:
— До свидания. Меня ждут одну…
Как зовут ее, куда она поехала учиться — об этом Сергей мог только строить догадки. До сих пор непонятно, почему он тогда так смутился и не сумел прямо спросить обо всем.
Практика в газете прошла интересно. Сергей охотно собирался в трудные командировки. Он дважды ездил на север Сахалина, к нивхам-оленеводам и нефтяникам Охи. Без проводника нашел дорогу в один из дальних таежных поселков. Послал в редакцию несколько радиограмм с борта рыбацкого флагмана, рекордсмена осенней путины. В горячей работе, в бессонных ночах над пахнущими типографской краской газетными полосами забывались и как-то таяли за бортом все иные заботы и волнения. И все же не раз, оторвавшись от записной книжки или вглядываясь в штормовой горизонт Охотского моря, Сергей ловил себя на мысли, что думает о ней, о черноглазой. И порою вместо сжатых и точных газетных строк на бумагу просились расплывчатые четверостишия.