Петровский залив… У Алексея он навсегда останется в памяти. Здесь прошло его детство. Здесь родилась его любовь к морю. Гигантские каркасы строящихся кораблей, наполненные ветром полотнища парусов, покачивающиеся у пирса верхушки мачт, издали похожие на копья столпившихся ратников, — все это раз и навсегда вошло в его жизнь, в мир его мечтаний о дальних странствиях и невиданных приключениях.
Чтобы преодолеть волнение, Алексей заставляет себя думать о предстоящей высадке в тылу врага. В который раз он мысленно возвращается к тому моменту, когда перед строем морских пехотинцев седой майор в длинной намокшей шинели простуженным басом сказал:
— При отступлении фашисты хотят разрушить город. Готовят расправу над мирными жителями. Мы должны этому помешать.
Накануне майор был ранен. И теперь он не снимал шинели, чтобы никто не видел, сколько бинтов намотано у него под гимнастеркой. Хитрость эта, в общем-то, была ни к чему. Все знали, отчего морщится майор, почему, обращаясь к ним, он будто невзначай оперся о прислоненное к дереву весло. Знали моряки и о том, что им, вырвавшимся далеко вперед, по крайней мере в течение суток нечего ждать подмоги.
— Выход один, — продолжал майор, — десант в тыл врага. Оба берега в руках гитлеровцев, но пробиться можно. Важно захватить порт. Если удастся — держаться до прихода подкрепления. В случае чего из дальнобойных подбросим огня. — И, тяжело вздохнув, добавил: — В десант — только добровольцев…
Раньше, чем прозвучало «…шаг вперед!», весь батальон шагнул навстречу майору. Доронин отобрал лишь шестьдесят семь бойцов: не было больше лодок, да и боеприпасы вконец издержали в двухдневной схватке за выход к Бугу.
Оставшиеся на берегу отдавали десантникам свои автоматные диски, гранаты, вытряхивали последние НЗ. Молча обменивались бескозырками. Крепко, по-флотски, обнимались на прощание.
— А на тебя, Горский, — к нему подошел Доронин, — особый расчет. В головную группу. Понятно?
Как было не понять. Рядом, всего в пятнадцати километрах, его родной город. Так кому же, как не ему, парню с Третьей Морской, которому здесь знаком каждый камень, каждый закоулок, вести за собой остальных, прокладывать путь к причалам?
К исходу третьего часа лодки достигли лимана. Тем временем дождь прекратился. На востоке, у самой кромки горизонта, робко порозовело еще минуту назад сплошь затянутое облаками небо. Почуяв приближение рассвета, стих ветер. Мельче стала волна.
С каждым взмахом весла все ближе берег. Постепенно начинают проступать пока еще размытые контуры строений. Изломанной черной полосой кажутся протянувшиеся на несколько километров причалы. Древней крепостной стеной возвышается темная громада элеватора. Ни звука, ни искорки.
— Табань! Убрать весла.
Прижавшись к борту, чувствуя щекой шершавую поверхность брезента, которым укрыто оружие, Алексей опускает руку в ледяную воду и короткими сильными гребками направляет лодку к старому, полуразрушенному дебаркадеру. Насквозь промокший, задубевший бушлат сковывает движения. Знобит. Сводит от холода пальцы. Кажется, что лодка застыла на месте. Наконец по днищу начинают царапать прибрежные водоросли. Пора! Алексей кивает Доронину и ловко, без всплеска, соскальзывает за борт. По пояс в воде, зажав в руке, трос, другой конец которого закреплен в лодке, медленно пробирается к зарослям камыша.
На берегу все так же безмолвно. Оглядевшись, Алексей тянет к себе трос. Нос лодки зарывается в камыши. Причаливают остальные. Быстро переносят пулеметы, ящики с патронами и гранатами, с особой осторожностью — укутанную рацию.
Тремя группами десантники устремляются к развалинам судостроительного завода. Вначале — короткими перебежками, затем, стараясь слиться с землей, — по-пластунски, хоронясь за малейшим бугорком, радуясь каждому кустику, каждому чахлому деревцу. Алексей, как было условлено, впереди. С закрытыми глазами он мог бы перечислить на пути все, даже самые мельчайшие приметы. Прямо перед ними — полоса песчаных дюн. Немного подальше — башенка старинной генуэзской часовни. В давние времена через Понт Эвксинский сюда добирались предприимчивые итальянские купцы. Чуть левее, ближе к железнодорожной насыпи, должен быть небольшой ручей. Летом он пересыхает, а сейчас наверняка похож на маленькую горную реку. Алеша прислушался. Среди шорохов ночи явственно слышались всплески потока.
Все решительнее надвигается с востока рассвет. Блеклая закраина неба потихоньку начинает наливаться сочной голубизной. Бойцы вслед за Алексеем ползут вдоль извилистого ручья. Шум талых вод способен заглушить даже грохот танка, и все же каждый действует еще осмотрительнее, чем вначале. Любая оплошность может обернуться бедой. Первый же выстрел поднимет на ноги весь гарнизон.