Сергей, не видя букв, рассеянно листал подсунутые Никитой книги. Молча уходил потом в спортзал и, выпросив у ребят из секции перчатки, с ожесточением начинал колотить невозмутимо поблескивающую «грушу». Если бы он только знал, кого ему нужно сокрушить, какую преграду убрать с пути.
Через каждые пять минут он не выдерживал, срывался и задавал себе дикий, нелепый вопрос: «А что, если она не любит; что, если все это не больше, чем необузданный взлет его раскалившейся фантазии?» Но светлое, волнующее чувство звонкой, солнечной радости, которое впервые так властно охватило его в тот незабываемый вечер, и сейчас гасило на лету злые искорки отчаяния, не давало им вспыхнуть в полную силу.
Внутренний голос подсказывал Сергею, что лучше всего не ломиться, не лезть напролом, а, призвав на помощь всю свою волю и самообладание, хотя бы немного подождать. Не может же Леночкино молчание длиться вечно. Наверняка не сегодня-завтра раздастся телефонный звонок и в трубке наконец прозвучит долгожданное: «Вечером, в семь…»
Два дня крепился Сергей, а на третий все-таки не вынес. Запустил в ухмылявшегося Никиту толстенным томом «Всеобщей истории», наскоро пригладил у зеркала непокорный вихор и, подсчитав на ходу наличные ресурсы, кинулся на угол ловить свободное такси.
К политехническому подъезжал в самый раз. Только что прозвенел последний звонок с лекций. Одновременно с шумом распахнулось несколько массивных дверей, и на институтскую площадь высыпала целая армия студентов. Замелькали папахи и кожаные папки, высоченные прически и похожие на подзорные трубы, туго скатанные чертежи.
Леночку он увидел сразу, как только она появилась в дверях. На ней был красный, с белой у ворота каемкой, свитер. Сергей махнул ей рукой, но она его не заметила. На каких-то несколько секунд он потерял ее из виду. И вот уже красный свитер Леночки мелькнул далеко впереди. Сергей вихрем сорвался с места и, расталкивая идущих, бросился вдогонку. Он настиг ее почти у самой трамвайной остановки. Но тут же замедлил шаг. Леночка была не одна.
С ней шли два высоких широкоплечих парня. Тот, который был справа, нес ее спортивный чемоданчик. Сергей прислушался. Второй провожатый напевал какую-то незнакомую песню. Мелодия ему не понравилась, а слов он так и не разобрал. Все трое спешили. Но Леночка тем не менее ухитрялась на ходу вполголоса подпевать. И это особенно бесило Сергея.
Глупейшее положение. Идешь по пятам, как сыщик, изучаешь два стриженых затылка, сверлишь глазами красный свитер с белой полоской — и это все, на что ты можешь рассчитывать. А еще говорят, если кому-нибудь пристально смотреть в спину, так он обязательно почувствует на себе взгляд и тут же обернется. Впрочем, мало ли что говорят. А в жизни выходит совсем иначе. Он и минуты не мыслит пробыть без нее, рвется к ней, тянется всей душой. А она — как ни в чем не бывало. Весела, беззаботна. Разгуливает по улице с какими-то типами, чемоданчик нести доверяет. Улыбается еще при этом. А ты, как чужой, — в сторонке. Будто и не было у вас тихого вечера, некрашеной скамейки, пряного запаха прелых прошлогодних листьев и чуть-чуть солоноватого привкуса на губах. Эх, Лена, Леночка…
В общежитие Сергей пришел поздно. Долго и бесцельно бродил по городу. Отчаянно продрог и устал. Не зажигая света, забыв об ужине, сразу же повалился на кровать. Но уснуть не смог. Ему казалось, что и луна светит неимоверно ярко, и будильник против обыкновения тикает на весь дом. В конце концов Сергей решительно потянулся к настольной лампе. Несмотря на давнишний уговор, который запрещал тревожить спящего соседа, тут же растолкал сладко посапывающего Никиту.
— Неужели правила утверждены лишь для того, чтобы их нарушать? — сердито пробурчал тот и, зевая, уселся по-турецки на кровати. Но, выслушав сбивчивый рассказ Сергея, наболевшую исповедь истомившегося влюбленного, Никита смягчился и даже подал совет: — Ты, Сережка, всего себя заново взглядом окинь. К такой девушке нельзя идти в сапогах. Топают сильно. А ты это любишь — чтобы с шумом, с бенгальскими огнями…
— Дон Жуаном еще назови.
— Во всяком случае, ты не первокурсник! — Никита взял с тумбочки очки. В минуту спора они ему обычно прибавляли хладнокровия. И сейчас, глянув на Сергея сквозь толстые, в прозрачной оправе стекла, он заговорил спокойнее и тише: — Для нее это, быть может, самое первое чувство. И не целовалась она, должно быть, еще ни разу. Ты это тоже учти. Человек, который впервые в жизни увидел море, никогда не станет тут же очертя голову нырять в набегающую волну. А ты хочешь, чтобы она тебе чуть ли не во время лекций на шею бросилась.