— Скоро мы подошли, судя по всему, к началу прохода Тельте. Всюду на песчаные отмели с ревом обрушивались буруны: слышался лишь их шум, а самих волн не было видно из-за тумана. По мере того как проход мелел, волны, естественно, становились короче и круче. Ветер усилился, пожалуй, до штормового. Я шел точно в кильватер "Медузе", но, к моему возмущению, яхта стала быстро отрываться от меня. Разумеется, я рассчитывал, что Долльман, очутившись в Тельте, сбавит ход и будет держаться неподалеку от меня. Это для него не составило бы труда: его матросам нужно было лишь потравить шкоты и дирик-фал. Вместо этого он намеренно увеличил парусность. В начавшемся, было, ливне я совсем потерял Долльмана из виду, потом снова увидел смутные очертания его яхты, но румпель требовал всего моего внимания и я перестал следить за бросившим меня на произвол судьбы "лоцманом". Правда, пока все обходилось без происшествий, но мы быстро приближались к самому опасному участку, где путь преграждает банка Гогенхорн, разделяющая проход на два рукава. Вероятно, на карте проход представляется тебе несложным, поскольку тут можно увидеть все его извивы. Но человеку, оказавшемуся в нем впервые (кстати, проход не обвехован), определить на глаз, где находится русло, можно разве что во время отлива, когда берега прохода обсыхают, или же в очень ясную погоду. Полагаясь на лот и компас, двигаться приходилось буквально на ощупь. Я понимал, что вскоре попаду в полосу прибоя. Двигаться на ощупь в такую погоду — разве это дело? Следовало наверняка знать свой маршрут или же иметь лоцмана. "Лоцман" у меня был, но он, видно, замышлял недоброе.
Будь у меня на борту второй человек, который сидел бы на руле, а я указывал бы ему, куда править, я не чувствовал бы себя в таком дурацком положении. Я знал, что произойдет в открытом море, и проклинал себя за то, что, вопреки своим правилам, полез в этот окаянный проход. Я сел в калошу, сделав именно то, чего в одиночном плавании нельзя делать ни в коем случае.
Заметив опасность, я понял, что поворачивать и идти в открытое море поздно — чересчур далеко я углубился в узкий, как горлышко бутылки, проход. И потом, меня прижимало к подветренному берегу и одновременно подгоняло сильным приливным течением. Кстати, именно это течение могло и спасти меня. Я помнил, что вода будет подниматься еще два часа. Это означало, что отмели покроются водой и обнаружить их будет особенно трудно. Но это также означало, что я смогу пройти над ними, если мне повезет. Тьфу (Дэвис стукнул по столу кулаком)! Противно вспоминать: я рассчитывал на этот слепой случай, словно какой-нибудь пьянчужка, собравшийся пройтись на шлюпке в праздничный день, хотя сам лыка не вяжет. Как я и предполагал, впереди с громовым грохотом возникла стена прибоя. Когда я увидел в последний раз "Медузу", она ринулась на эту стену, словно лошадь, преодолевающая препятствие. По компасу я отметил, в каком приблизительно направлении исчезла "Медуза". В этот момент мне показалось, что яхта Долльмана привелась к ветру и повернулась лагом к волне, но налетевший шквал скрыл ее из виду, к тому же прибавилось работы с румпелем. "Медуза" исчезла в белых брызгах, нависших над полосой прибоя. Я как можно точнее держался замеченного пеленга, но тут выяснилось, что я потерял русло. Попасть снова в него было не так-то просто. Повинуясь скорее инстинкту, я повернул руль под ветер. На судно сбоку обрушились волны. Кливер разорвался, но зарифленный стаксель уцелел, и судно снова выпрямилось. Я крепко держал румпель, понимая, что через несколько минут могу налететь на мель, на которую нас со страшной скоростью сносило.
Клубы водяной пыли почти ослепили меня, но тут я заметил что-то похожее на просвет в бурунах. Я привел круче к ветру, чтобы обогнуть косу, за которой виднелся этот просвет, но обойти ее с наветренной стороны не удалось. Не успел я оглянуться, как судно было на косе; оно сильно стукнулось днищем, рванулось вперед, стукнулось снова и опять очутилось на глубине! Что происходило в течение следующих нескольких минут, невозможно описать. Я оказался в каком-то узком канале, повсюду на отмелях разбивались волны. Управлять судном стало почти невозможно: перо руля было повреждено. Я, верно, походил на пьяницу, бегущего по темному переулку, на каждом углу стукающегося плечом и обдирающего себе кожу. Долго так не могло продолжаться, судно с грохотом налетело на что-то и остановилось, шаркнув по песку днищем. Так закончился этот небольшой переход с "лоцманской проводкой". Словом, все обошлось, страшного ничего не случилось.