Я широко раскрыл глаза, услышав эти последние слова Дэвиса.
— Хочу сказать, — продолжал мой приятель, — мне повезло, что я угодил в протоку. В том было мое спасение: позади осталась целая миля песчаных отмелей, которые, как, волнолом, защищали меня от ярости шторма. Конечно, на отмелях вода кипела бурунами, но сила волн была ослаблена. "Дульсибелла" ударялась днищем, но не слишком. Приближалось время максимального прилива, а с понижением уровня судно окажется на мели.
Будь у меня все в порядке, мне бы следовало завести на тузике верп, чтобы при следующем приливе войти в устье Эльбы и встать на якорь на достаточной глубине. Но на беду я повредил себе руку, тузик оказался пробитым, а руль, как помнишь, поврежденным. Все это произошло при первом ударе судна. Шла крупная зыбь, и когда судно налетело на песчаную косу, тузик, который я буксировал на фалине, ударился о наветренный борт яхты. Я вытянул руку, чтобы смягчить удар, и она попала между тузиком и планширем. Пробоина в борту тузика была значительной, и проку от него теперь не было никакого, поэтому завести верп я не мог. (Признаться, слова Дэвиса были для меня китайской грамотой.) Я не в состоянии был даже убрать гик и паруса, и они хлопали на ветру. Надо было еще чинить руль, а ближайший участок суши находился в нескольких милях. Разумеется, если бы ветер утих, положение мое улучшилось бы, в противном случае мне бы не поздоровилось: человеческие силы имеют предел да и сложностей прибавилось бы.
Но мне чертовски везло: поблизости оказался Бартельс. Его галлиот стоял на якоре в миле от меня в одном из рукавов канала. В промежутке между шквалами он заметил нас и, со всех сил налегая на весла, пошел на своем тузике к нам: очевидно, ему пришлось тяжело. Я был рад видеть его. Вернее, не совсем так. Я был настолько зол и расстроен, что, пожалуй, мог сглупить и отказаться от помощи, не поднимись Бартельс сам на борт и не возьмись за работу. Этот маленький, с мышонка, человечек работал как одержимый. За какие-нибудь полчаса он убрал паруса, поднял становой якорь, вытравил пятьдесят саженей перлиня и сразу оттащил судно на глубокую воду. Потом они с матросом отбуксировали меня вверх по каналу (мои спасители двигались под ветер, и потому работа эта оказалась не слишком трудной) и поставили рядом с их судном. К тому времени стемнело, я угостил своих благодетелей вином и пожелал им покойной ночи. Дул штормовой силы ветер, но якорная стоянка была надежной, а якорь прочным.
Приключение мое этим кончилось, после ужина я долго обдумывал все случившееся."
Упоминание о Бартельсе в этой цитате из "Загадки песков" невольно привело мне на память статью, написанную Чайлдерсом в 1903 году. Я приведу из нее отрывок, который не только позволяет увидеть причину, вдохновившую Чайлдерса написать книгу, но и убеждает в удивительной ее достоверности:
"Внезапно перед нами возникли огромные ворота шлюза. Мы подтянулись вдоль дебаркадера, ошвартовались и убрали паруса.
Царила полнейшая тишина, не было видно ни души. Мы не представляли, когда и на какое время открывается шлюз. У входа в это гигантское сооружение мы испытывали неприятное чувство собственной ничтожности и все больше убеждались, что ни за что не войдем в шлюз, если не появится какое-нибудь солидное судно. Поэтому мы стали готовиться к тому, чтобы провести ночь там, где ошвартовались, без особого комфорта, потому что задул прижимный ветер и погода стала ухудшаться. Но тут заметили, что впереди, словно в калейдоскопе, замелькали огни и огромные ворота шлюза медленно раздвигаются. Мы начали поднимать кливер, чтобы войти под ним в шлюз, но заспанный голос, принадлежавший какой-то закутанной в шинель фигуре, неслышно возникшей на стене шлюза где-то высоко над нами, на превосходном английском языке предложил нам воздержаться от нашего намерения. Откуда там, наверху, догадались, что мы — англичане, ума не приложу. По-видимому, входить под парусами в шлюз запрещено, поэтому я поднялся по штормтрапу на стенку шлюза и подтянул "Виксен". Судно забилось в угол камеры, его крохотный корпус был едва различим в темноте. Хотя шлюзы, каналы и, тому подобные сооружения — обычно самое прозаическое и скучное, что можно придумать, в этом ночном эпизоде было что-то удивительно впечатляющее. Этот контраст — незначительное наше суденышко рядом с могучим инженерным сооружением, оснащенным сложными механизмами, способным пропускать крупные военные корабли, сооружением, которое открылось, чтобы принять нас, и все это в сочетании с какой-то таинственностью, порожденной молчанием, мраком и безлюдьем, произвело на меня неизгладимое впечатление.