Медленно перемещающаяся воронка придвигалась ближе к корме нашего судна. Она была уже совсем близко — мы очутились в зоне вихря. Прямой грот начал натягивать шкоты, и судно тотчас увеличило ход и мчалось теперь со скоростью черного извивающегося столба, столкновение с которым могло бы кончиться бедой.
Многие из моряков считают, что выстрелом из пушки можно разрушить смерч, и были случаи, когда это помогало. Пожалуй, логично предположить, что если бы пушечным выстрелом и можно было бы разбить такой водяной столб, то выстрел из ружья наверняка не может оказать никакого воздействия. Я не успел зарядить ружье, как в воронке неожиданно произошла перемена. Она начала извиваться особенно яростно, а затем середина ее утончилась и наконец вовсе порвалась. Нижняя часть воронки, ввинчиваясь наподобие бурава, опустилась в море, а верхняя растворилась в кипящей нижней поверхности облака.
Мы двигались под одним прямым гротом и не спускали его, надеясь уйти от воронки. Черная завеса повисла у нас над головой. Налетел яростный шквал с ливнем. Теперь убирать парус было некогда, и судно неслось все быстрее и быстрее. Вот уже нос его задрался вверх, а корма почти целиком ушла в воду. Некоторое время скорость была бешеной, я даже не подозревал, что "Сваап" способен на такую прыть. Между тем дождь лил нескончаемым потоком: не защитив от воды лицо, невозможно было дышать. Судно летело по волнам минут пять, и каждую секунду мы опасались, что парус вырвет из ликтросов. Но ничего такого не произошло, а ветер начал с оста заходить к норду, как это всегда бывает после шквала. Постепенно ярость ветра умерилась, а направление его стало меняться снова на ост; вскоре мы опять шли потихоньку, продолжая свой путь, словно не было никакого смерча."
О прибытии на Папеэте (Таити) Робинсон рассказывает, пожалуй, лучше других путешественников:
"Мы скользили, словно привидения, прислушиваясь к шуму прибоя, и вглядывались в даль — не видно ли Папеэте. Вдруг показалась узкая серповидная полоска огоньков. Попав в безветрие возле самого города, мы сняли рей, спустили прямой грот и убрали его в шкиперскую. За весь месяц его спускали лишь однажды, и то всего на 30 часов, когда он был порван. Слаблинь, крепивший парус к рею, во многих местах был поврежден. Сам парус наполовину вылез из ликтроса по всем шкаторинам. По существу, парус следовало сшить заново. Но если вы спросите, зачем мы с ним возились, отвечу: это был такой парус!
Таити со всех сторон окружен барьером рифов, которые находятся на расстоянии от нескольких метров до полумили от береговой линии. Почти всегда над рифами шумит прибой. В рифах есть проходы для судов, но из-за сильных течений необходимо постоянно быть внимательным.
В лоции говорится, что при подходе к Папеэте следует взять лоцмана и входить в порт в дневное время. Но и ночью можно войти в гавань — на берегу имеются два красных створных огня, и у меня как раз есть хороший план гавани. Мы уже больше месяца находились в море и прошли 8700 миль, а мерцающие огоньки притягивали как магнит.
Вскоре после полуночи мы нашли проход в рифах, легли на створ и вошли в гавань, слыша с обоих бортов грохот бурунов. Очутившись на фарватере, мы круто повернули на ост и медленно поплыли вдоль набережной Папеэте, о которой столько были наслышаны. Пришвартовались к бочке во внутренней гавани, напротив правительственного дока.
Воздух был насыщен волшебным ароматом цветов, с суши доносились давно забытые звуки. Слышно было, как едет по городу молочник, как один за другим просыпаются обитатели. Пенье птиц, лай собак, мычанье коров — мы так отвыкли от всего этого. Я поднял карантинный флаг, и меня охватило удивительное чувство, какое испытываешь лишь после долгого плавания — чувство умиротворенности и полнейшего удовлетворения."
Таити понравился Робинсону, Он долго гостил на острове и чувствовал себя там как дома. Это видно из приведенного ниже отрывка:
"Когда последний случайный посетитель, проглотив коктейль, исчезал, в клубе снова воцарялась тишина, компании собирались за облюбованными столами на просторной веранде и, не удостаивая вниманием толпу местных жителей, метисов и белых низшего ранга, разглядывали пароход, который вот-вот отойдет от стенки. До прихода следующего почтового судна на Таити устанавливалась более или менее нормальная жизнь. Теперь мне не нужно расхаживать перед туристами с видом гида, и я, облокотившись о перила, махал вслед отходящему судну и чувствовал себя старожилом острова. Кто-то спросил, не встречал ли я Туриа; перебросился парой слов с плантатором, с которым не виделся с прошлого прихода судна; домой я шел по знакомым улочкам, мне знаком здесь каждый холм, каждая китайская лавка; работавшие на дороге маленькие веселые аннамитки с младенцами на груди махали мне, приветливо улыбаясь испачканными в бетеле "губами. Тут был мой дом, по крайней мере на какое-то время.