— У русских говорят: «ложка дегтю портит бочку меда». Очень верно говорят... Гибель моих людей тоже портит большое, сделанное вами...
— Видно, ты желаешь, Кият-ага, чтобы история с казнью была забыта? — сказал Пономарев.
— Да, Максим Иваныч, — подтвердил Кият.
— Пожалуй, ты прав, — подумав, согласился майор.— Представляете, господа, станем мы рапортовать Ермолову о своих действиях на восточном берегу — всё у нас хорошо, а этот случай из рук вон...
— Что же вы предлагаете, Максим Иваныч? — заинтересовался Басаргин.
— Составить акт, — тотчас отозвался Пономарев. — Допустим, флотские офицеры считали, что мука на шкоуте принадлежит экспедиции. Часть ее израсходовали во время плавания, а часть подмочили водой и выбросили за борт. Ведь Остолопов сам жаловался на течь...
Все засмеялись столь удачным мыслям майора. Тотчас, однако, Басаргин предостерег:
— Только не учли вы, Максим Иваныч... Ведь Остолопов признался, что продал муку какому-то купцу.
— Это дело поправимое,— спокойно заверил майор. — Протокол допроса можно уничтожить посредством небольшой мзды...
— А если сам Остолопов заупрямится: станет утверждать, что продал муку?
— Тогда будем судить его за дезертирство по законам военного времени.
— Великолепно, господин майор! — воскликнул Басаргин. — До чего же великолепно!
— Вы займитесь актом, Григорий Гаврилыч, — сказал Пономарев. — Только нас с Муравьевым не вписывайте... И говорить об этом господину Муравьеву не следует. Это житейские мелочи... Обойдемся без него...
Свернув с пыльной дороги, шарабан покачнулся и въехал на окраинную улочку. Еще через полчаса офицеры сидели в таможне.
К утру документ об актировании 500 четвертей муки был готов. Моряки вслух зачитали акт и поставили под ним свои подписи. Тут же стали совещаться, какую мзду преподнести Каминскому. Мнения разошлись. Заспорили. Наконец, сошлись на ста червонцах. Оставалось пойти к Осто-лопову, заставить его подписать акт и — чтобы он отблагодарил следователя. В отель отправились Басаргин и Николаев. Войдя в длинный, затемненный зимними сумерками коридор, отыскали дверь комнаты Остолопова и начали стучать. Сначала тихонько, затем все сильнее и сильнее. Остолопов не отзывался.
— Не приведи господь, — перекрестился Басаргин, подумав — не наложил ли на себя лейтенант руки, и с силой навалился на дверь. Николаев помог ему плечом. Слышно было, как дзинькнул крючок и дверь распахнулась. Офицеры увидели сидящего на кровати Остолопова и мечущуюся по комнате в нижней рубашке Люсеньку.
— Что — без церкви обвенчались? — ехидно спросил Николаев.
— Прости, Остолопов, — залепетал Басаргин. — Не знали, что у тебя...
Остолопов тяжело задышал, заиграл желваками скул, схватил табуретку и запустил ее в моряков. Те успели захлопнуть дверь и с хохотом удалились...
Вечером того же дня в комнате с Остолоповым сидел полковник Александровский, говорил, не глядя на лейтенанта:
— Делай выбор, Аполлон Федорович.. Или так или эдак.. Другого выхода нет...
Остолопов повертел в руках акт и расписался. Затем взял со стола пачку кредиток, перевязанную тесемкой, подбросил на руке и сказал:
— Ладно, я наведаюсь к следователю.. Он как раз сейчас у себя...
НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ
Франциска опознали казаки Табунщикова — по камзолу, белым чулкам и желтым башмакам,— голодные стервятники выклевали глаза и обобрали тело до костей.
Полковник, не слезая с лошади, посмотрел на жалкие человеческие останки, подумал: «А Мадатов считает его живым и надется на что-то...»
Постояв, казаки двинулись дальше по узкому горному ущелыо.
Спустя неделю, Табунщикову удалось из уст пленного кавказца узнать историю гибели Франциска. Отправленные с Ата-ханом для уничтожения Суркая, они благополучно Добрались до самого ханского дворца. Хан принял их, но через некоторое время, проведав, что оба были в руках Мадатова, — приказал — Ата-хану отрубить голову, а Франциска проводить назад. Люди Суркая проводили его до Черного ущелья и сбросили в пропасть.
Узнав эту историю, Табунщиков тотчас сообщил Мадатову. Тот, не вдаваясь в подробности, доложил о срыве операции Ермолову.
Командующий хмуро прочитал депешу, сказал про себя «ну что ж» и занялся другими делами.