— Истинно так, — согласился Данияр и зевнул.
Мир-Садык предложил отдохнуть гостю и брату. Тотчас он отвел их в комнаты и, вернувшись, заглянул к Алла-кули-уста. Тот трудился над второй печаткой.
— Удачи тебе, уста, — вымолвил он. — Чтобы другая так же хорошо получилась. Если дело выгорит — быть тебе самым богатым на всем Гургене...
— Спасибо, спасибо, хозяин, — заулыбался старик. Мир-Садык постоял у него за спиной и вышел на айван.
Теперь, когда «колесо закрутилось», он подумал, что надо бы навестить, госпожу Ширин-ханум. С высокого айвана был виден ее дом — в два этажа, с длинным балконом.
Он вышел на улицу и зашагал к ханскому дому. Слуга-привратник проводил его через длинный зеленый двор к айвану, попросил подождать и скрылся в бируни (Бируни — женская половина дома). Затем он опять вышел и сказал, что госпожа ждет Мир-Садыка. Гость переступил порог, свернул вправо и оказался в большой светлой комнате, из которой две двери вели во внутренние покои, и лестница — на второй этаж.
Ширин-ханум с дочкой Лейлой и двумя служанками сидели на ковре. В руках Лейлы была толстая книга. Она читала вслух. Когда вошел Мир-Садык, девушка капризно взглянула на него и отвернулась. Мир-Садык понял, что он нарушил женщинам приятное времяпрепровождение.
— Простите, Ширин-ханум, — залепетал он, склонившись с подобострастием, — но ваш покорный слуга не мог ' предвидеть, что госпожи заняты книжным чтением...
— Что вы, что вы, Мир-Садык! — искренне обрадовалась Ширин-ханум. — Нам очень приятно, что вы, вернувшись с охоты, посетили наш скучный дом. — Она взглянула на служанок, на дочь и сказала: — Лейла, ты продолжай, а они пусть слушают. У меня важное дело к господину. Мы поднимемся наверх...
Лейла улыбнулась и сразу принялась читать дальше. Ширин-ханум пропустила Мир-Садыка вперед, на лестницу, и пошла следом за ним, придерживая атласное голубое платье, из-под которого выглядывали шальвары.
Они поднялись в комнату, тоже застланную коврами. Поверх ковров у порога была расстелена шкура барса. На европейском круглом столике в беспорядке лежали предметы женского туалета. Пахло амброй и еще чем-то женским, волнующим. Мир-Садык, жадно вдыхая этот запах, подумал - как ей трудно, бедняжке, все время быть без мужа.
— Не скучно вам, Ширин-ханум? — спросил он игриво.
— Зачем об этом спрашивать, Мир-Садык, — ответила с вялой улыбкой женщина. — Разве может быть в доме радость без мужчины? Мой Гамза-хан совсем не думает об этом...
Мир-Садык подошел к окну и вздрогнул. На его лице мгновенно появилось страдание: по сельской дороге, приближаясь к дому, ехал обоз. А у ворот уже стояли, спешившись, Гамза-хан, астрабадский хаким Мехти-Кули-хан и европеец в синем камзоле.
— Алла бисмилла! — жестко проговорил Мир-Садык. — Всегда так, когда что-нибудь задумаешь сделать. Видно, джин Хамзад (Хамзад, — лукавый) никогда не спит во мне.
Ширин-ханум тоже увидела мужа и гостей. Перепуганная хозяйка забегала по комнате. Затем схватила Мир-Садыка за руку и по-ьянула вниз, в бируни, где читала книжку Лейла ,и сидели служанки.
Едва они успели спуститься, как двери распахнулись и в комнату вошел Гамза-хан с гостями. Женщины тотчас удалились в боковую комнату. Мир-Садык остался один.
— Ах, хезрет-вели! Ах, ашраф, как вовремя вы приехали!— залепетал он подобострастно. — Если бы вы приехали позже, то могло бы случиться непоправимое! Видно, сам аллах торопил вас в пути!
— Говори, Мир-Садык, что хочешь сказать! — оборвал его хаким Мехти-Кули-хан, гляДя на боковую дверь, за которой скрылись женщины.
— Русские в Кумыш-Тепе, — доложил Мир-Садык...
— Знаем, — серди го ответил Мехти-Кули-хан, снимая сапоги. И спросил: — Когда приедет твой брат-купец?..
— Он давно здесь, хезрет-вели, — радостно сообщил Мир-Садык. — Он сейчас отдыхает после дороги...
— Видно и вправду нас торопил сам аллах, — подобрел Мехти-Кули-хан, глядя на боковую дверь, где Гамза-хан лобызался с женой и дочерью. Оттуда слышались его торопливые слова, чтобы Ширин-ханум распорядилась приготовить ужин и комнаты для гостей. Мехти-Кули-хан перевел взгляд на Мир-Садыка, велел ему идти и пригласить сюда брата...
Ужинали на тахте у фонтана. В сумерках зажгли фонарь, поставили на перила. Говорили о переброске оружия, о прибытии на восточный берег русских, о политике Кията, который топчет священные писания корана. Багир-бек больше всего беспокоился о торговле и все время заговаривал с хакимом о рыбных култуках.