— Все ли согласны с писаным?
Никто ничего не возразил. Строгая озабоченность лежала на лицах старейшин. Мамед-Таган-кази вопрошающе посмотрел на Кията, легонько кивнул и прижал свою печатку к прошению. Затем он придирчиво осмотрел — хорошо ли оттиснулась подпись, и передал прошение старшинам...
ПОД РУССКИМ ГЕРБОМ
Часа за два до сумерек, возле палатки русских, грохнула пушчонка. Это был знак начала игрищ. Сотни гасанку-лийцев столпились на площади между кибитками. Семнадцать ханов и старшин во главе с Мамед-Таган-кази и Кия-том, а также русские офицеры заняли места на тахте. Сели полумесяцем. Поставили перед собой чайники с чаем, вазы со сластями. С трех сторон тахту окружили вооруженные казаки. Возле тахты сложили подарки: тюки материи, казаны, чайники металлические и фарфоровые и много прочего добра. Казаки, застывшие по стойке «смирно», внушали своим «странным поведением» божественное благоговение ко всему, что творилось вокруг. Но стоило хоть одному солдату пошевелиться или переступить с ноги на ногу, как в толпе замечали это и тотчас неслись оттуда шутки, смех и выкрики» .
Вдоль рядов проезжались на скакунах Артык-хан и Махтум-Кули-хан с джигитами: сдерживали толпы, чтобы не подходили близко к ямам, где состязались «пальваны», чтобы не мешали лучникам лучше прицелиться в подброшенные тельпеки; чтобы не сбили кого джигиты — участники скачек, которые пока что находились в фарсахе от кочевья, в самом конце такыра, ждали, когда еще раз грохнет пушка. По этому знаку они ветром полетят, перегоняя друг друга...
Боролись пальваны.
В широченных штанах, босые, крепко подвязанные кушаками, они топтались на месте, как медведи, улучая момент, чтобы бросить один другого наземь. Зрители громкими возгласами беспрестанно подбадривали соперников.
Первому же победителю Пономарев приказал выдать кусок ситца яркой расцветки. Демка тотчас вынул из-под тахты подарок. Пальван взял его, поклонился всем сидящим на ковре и зашагал, разглядывая награду. Тотчас объявилось столько борцов, что Пономарев поежился, подумал: «Этак и подарков не хватит!» Победителей трех следующих пар он наградил небольшими чугунными казанами. Сказал Кияту, чтобы кончали с борьбой — пусть начинают лучники состязаться. Но тут среди зрителей произошло заметное оживление. Все повернулись в сторону моря. Оттуда шли трое молодых парней — все в белых бязевых рубахах, синих домотканных штанах и в низких тельпеках. Все трое — босые. Среди них выделялся один — почти двухметрового роста, с широченными плечами, красивым лицом, обрамленным небольшой курчавой бородой. К нему-то и были обращены взоры. Остановили на нем внимание Кият и русские офицеры.
— Вот это экземплярчик! — сказал восхищенно Муравьев. — Вряд ли кто захочет потягаться с ним... Попробуйте, Кият-ага, подыскать ему противника. Если такой найдется, забавная должно быть, борьба выйдет...
— Разве не узнали? — отозвался Кият. — Это тот самый пальван, который тогда, в Кумыш-Тепе шуму много наделал. Кеймир. Вот, Булат-хан кормит, поит его. — Кият кивнул на челекенского хана, сидящего рядом. Булат-хан растерянно заморгал и вздохнул. Совесть грызла хана. Обещал Кеймиру дочь свою отдать, а теперь и думать об этом нечего...
Кият-ага передал просьбу русского офицера Махтум-Кули-хану. Тот поскакал вдоль рядов, оповещая о желании русских. Вскоре он возвратился и сказал: соглашается поверяться силами с этим богатырем один человек, но тольч ко он и за проигрыш подарок требует.
Офицеры и Кият засмеялись столь безобидной хитрости. Затем Муравьев сказал:
— Скажи, пусть выходит на ковер, наградим обоих... Спустя минуту, на ковре стоял маленького роста щуплый человек неопределенных лет и с задором подразнивал верзилу-богатыря:
— Эй, Кеймир-батрак! Выходи сюда, где ты там спря тался? Иди, иди, сейчас я тебя закину под самые облака. Иди же, не трусь, покажи на что способны челекенские парни!
А Кеймир и впрямь, будто боялся этого плюгавого че-ловечишку. Он топтался на месте и не шел на середину. Наконец, пять-шесть молодцов вытолкали его на пустырь и толпа разразилась неистовыми криками, насмехаясь над гигантом-увальнем.
— Иди-иди, — угрожающе подзывал его сухожилый тощий пальван.— Сейчас ты у меня полетишь, как птица, над морем. Запомнишь на веки-вечные! А пока знай — как зовут меня. Перед тобой сам Алладурды-смельчак!
Ошеломленный Кеймир вел себя точь-в-точь, как за-травленный бык. В сильном смущении, озираясь по сторонам, он вышел, наконец, на ковер, сбросил рубаху и подвя зал кушак. Достаточно ему было обнажить мускулистые, загорелые, словно чугунные плечи и длинные, как у джина, руки — зрители сразу загалдели о другом. Послышались предостерегающие слова: как бы этот увалень Кеймир, не задавил «смельчака», не сломал бы ему кости. А «смельчак» небрежно подозвал Махтум-Кули-хана, сказал ему что-то тихонько, и тот от смеха за живот и за коленки схватился. Затем кое-как распрямился, объявил всем: