Месяц почти прошел, как жила пленница на острове. Кеймир несколько раз за это время уезжал на Красную косу, к колодцам, где собирались в путь караваны. И вот в последний раз вернулся с вестью, что в следующую пятницу выходит караван, повезут купцы нефтакыл, ковры и пух лебяжий. Сказал Кеймир, подсаживаясь к своей пленнице:
— Ну вот, пери-ханым, наконец-то мы поедем с тобой в священный город к Хива-хану. Будешь жить у него — горя не узнаешь...
У Лейлы слезы выступили. Молящими глазами она посмотрела на старуху-мать Кеймира. Та склонила голову, вздохнула. Привыкла она к девушке. В последнее время доченькой стала называть ее, жалеть, как родную, стала. Частенько думала про себя: «Что ему далась эта Тувак! Только и всего, что чистая, без примесей. Но за нее калым большой нужен. А эта хоть и не туркменка, но лицом красива и характером нежна: слова плохого не скажет, потому что не вмещается в ее груди плохое. Эх, оставил бы ее Кеймир себе... А Тувак не по зубам сыну. Хоть и не верит в слухи Кеймир, но Кият точно присылал уже сватов к Булат-хану... Завтра я поговорю с Кеймиром... Может, согласится — не поедет в Хиву...»
На другой день Кеймир собрался было к Булат-хану, киржим просить, чтобы переправиться на Дарджу к колодцу Суйджи-Кабил. Вышел во двор, глянул на кибитки — целая толпа у берега стоит. Глянул в море — киржимы к берегу плывут. Не один, не два... Киржимов тридцать — не меньше. Борта парусников коврами украшены, ленты всех цветов, привязанные к мачтам, на ветру развеваются. Корабельщики — веселые, возбужденные — крики и смех их доносятся. Понял Кеймир, что за невестой люди Кията плывут. Сжалось сердце у пальвана в комок, заныло тоскующей болью. Захотелось ему рубаху на себе рвать, чтобы грудь ветром освежить.
На берегу тоже шумно, весело. Весь род Булата, все от малого до старого встречали гостей. Видел Кеймир, как метался Булат-хан со своими женами и слугами в подворье. Не ожидал хан, что так рано люди Кията нагрянут. Знал, что вот-вот, на днях, объявятся, но когда — этого он знать не мог. Смотрел Кеймир и не верил, что происходит все это наяву: слуги потянули к ямам овец, быстро — одну, другую, третью зарезали. Еще пять овец сразу к ямам тянут. А из кибиток женщины котлы выкатывают, бурдюки и челеки с водой выносят...
Кеймир стоял и не двигался с места. Ноги у него сделались деревянными. Бессмысленно переводил взгляд с киржимов Кията на кибитки и опять — с кибиток на киржимы. Не заметил пальван, как подошла к нему мать. Поглядела в море — и губы сжала в скорбном внимании. Сказала тихо, но властно:
— Уйди, Кеймир-джан, не показывай свою слабость... Уйди, они не стоят твоего мизинца...
Пальван не шелохнулся даже. Слова матери доносились до него, будто с того света, из-под земли. Как завороженный черным джином, как умалишенный смотрел он на гостей. Вот они причалили к берегу в разных местах. Тридцать киржимов заслонили все море от суши. Больше двухсот человек приплыли! А подарки какие невесте и ее родителям привезли! Ковры скатанные, тюки материи, платки шелковые и атласные, пуренджики бархатные. А сколько еще всякой-всячины в узлах и хурджунах!
Кеймир опустился на корточки, ноги у него подкосились. Сел он на песок перед кибиткой. Мутит в груди пальвана, слезы душат. А там шум веселый, свадебный. Кто же му-саибом у Кията? — подумал пальван и сразу увидел Махтум-Кули-хана. И еще горше стало Кемиру. Пальван богу молился на этого храброго человека, а он оказался другом Кията.
Махтум-Кули-хан, возглавляя свадебный кортеж, с помощниками своими впереди всех пошел к кибиткам Булата. Большая часть приезжих тотчас отстала. Люди стали рассаживаться вдоль берега прямо на песке. Другие остановились возле кибиток.
Махтум-Кули-хан, как распорядитель и мусаиб, с ним— йигит-эне (Йигит-эне — устроительница свадьбы от женской стороны) и люди с подарками. Йигит-эне сейчас наденет на Тувак новое свадебное платье — чыкыш, накинет на голову платок — башдон, а потом начнется...
Кеймир видел, как у кибитки, в которой сидела Тувак, началась борьба женщин. Приезжие рвались взглянуть на невесту, а свои — челекенские — не давали им пройти в кибитку...
Все шло по обычаю, по закону... Ничего нельзя было сделать, чтобы остановить свадьбу. Вот уже гости сидели длинными рядами, насыщались пловом и шурпой.
Сколько бы еще Кеймир смотрел на это пиршество? Наверное, до тех пор, пока не отплыли бы киржимы вместе с Тувак. Но вот он встал: увидел — в его сторону быстро идет Нязик-эдже. Пальван вскочил на ноги, метнулся за кибитку и затаился, тяжело дыша. Нязик вошла в кибитку и стала упрашивать мать пальвана, чтобы шли они вместе с сыном разделить радость хана. Старуха-мать только головой закивала и ничего не ответила. А Лейла, приткнувшись, сидела на корточках возле сундука и голову боялась поднять при виде ханской жены.