Я вцепилась в горлышко йогуртовой бутылки не губами, а зубами. Мне хотелось кусаться! Бешеные собаки, наверное, чувствуют то же самое, что я сейчас.
— Даш, иди поспи. Впереди тяжелый перелет. В час ночи мы еще в Пулково будем. Пока до дома доберемся.
— Я иду спать! Успокойся! — шарахнула я по столу недопитой бутылкой. — Не буду тебя доставать. Не боись!
И потом шарахнула дверью. Рухнула на кровать и заревела. Нельзя реветь при нем… Но как сдержаться?
— Даша… — он стоял в дверях.
Только не подходи, только не вздумай меня трогать. Мне не нужна твоя жалость!
— Я не собираюсь тебя жалеть! — выкрикнул Кузьма так, что затряслись стекла.
Я замерла, даже дышать перестала — блин, вслух говорю, что думаю…
— Тогда зачем пришел? — буркнула я в покрывало.
— Ну, спросить, постелить тебе или нет?
И только сейчас я заметила, что кроме покрывала на кровати ничего нет.
— Ничего не надо. Я так. Мне плохо. Уйди… — и добавила совсем тихо: — Пожалуйста.
Тихо, чтобы не подумал, что это просьба. Это приказ!
— Даша, а таблетки в этом деле не помогают?
Я чуть приподняла голову.
— Может, мне в аптеку сгонять купить тебе что-нибудь в самолет от тошноты. И… Ну, у нас тут почти на час серпантина.
О машине переживает или обо мне? Нельзя так, нельзя… Обо мне. И я села.
— Кузя, у меня просто живот болит, а так все нормально. Не умру.
— Ну я надеюсь. Ты мне еще живая нужна…
Нужна? Действительно нужна? И я отвела глаза, чтобы он вдруг не прочитал в моем взгляде надежду.
— Со мной все нормально!
Я вскочила. И зря. Сейчас я пошатнулась не от злости, а потому что у меня действительно потемнело в глазах, но я успела сесть.
— Не надо тут только геройствовать!
Он присел рядом и взял меня за руку, нежно. Однако только когда мои пальцы оказались в горячей сухой ладони Кузьмы, я поняла, насколько они мокрые, как и вся я.
— Жарко? — он провел рукой по моей мокрой шее и, притянув к себе, чмокнул в лоб. — Сейчас разберусь с кондеем.
Он встал и ушел, а мне хотелось продолжать сидеть с ним вот так в обнимку и никуда не ехать. Если свалиться в кровать и притвориться, что умираю, неужели не поменяет билеты?
— Может выйдешь к столу? Там уже попрохладнее, а тут пока остынет?
Кузьма протянул мне руку, я стиснула ее и покраснела — вот на кой-ему такая обуза! Надо же было половину отпуска пробыть клячей. Мужчина должен носить женщину на руках, когда ему велит это сердце, а не потому что баба не может ходить на собственных ногах.
— Выпей сладкого!
Он налил мне в стакан смородинового сока. Я выпила до дна. Стало легче.
— Спасибо. Извини, что я вот так… — у меня почему-то затряслась губа. — Весь отпуск тебе испортила…
— Ну началось…
Он ткнул меня лицом себе в грудь как раз вовремя — я разревелась.
— Даш, тебе так плохо? Ты же не из-за меня тут слезы льешь? — спросил он глухо, уткнувшись носом мне в волосы и все сильнее и сильнее выводя ладонью круги на моей спине.
Я не отвечала, еще не могла. Из глаз лило даже сильнее, чем из другого места. Да что же меня так развезло…
— Все пройдет, — буркнула я через силу и стиснула зубы, а потом откинулась на спинку стула и принялась тереть глаза.
— Пройдет, через неделю, да?
Я кивнула.
— Три дня, потом уже легче…
— А на работу тебе когда?
— Через день. Отлежусь.
— А может это знак, что ну ее нафиг работу?
Я убрала руки от глаз.
— Ты снова? — в голос вернулась сила.
Кузьма улыбнулся и даже губу смешно закусил.
— Прости, не удержался до самолета.
— Подожди до кофе…
— Который сварю я?
Я кивнула.
— Через неделю, ты сказала?
Лицо его сделалось серьезным. Мое таким было все время. Кажется…
— Как только, так сразу, — отрезала я.
Кофе он, наверное, всегда подслащивает не сахаром, а другим словом или, скорее, действием на букву «эс».
Мне повезло, и я живой добралась до аэропорта. Вернее, до бензоколонки — там пришлось выйти из-за ужасного запаха, просочившегося в закупоренный салон Мерседеса. Пошли вдвоем платить за бензин, пока служащий заполнял бак. В здании почти не воняло. Вернее, воняло, но уже не бензином.
— Хочешь шоколадку или ещё чего-нибудь?
Нет, мне ничего не хотелось. Перед выездом из Слано мы съели по салату с курицей, и мне казалось, что этот «чикен» до сих пор внутри меня кукарекает. Такой огромной порции салата я давно не ела. Или дело было в мороженом? Его количеством, похоже, Кузьма решил опровергнуть свой собственный постулат о том, что нельзя объять — вернее, сожрать — необъятное и не стать при этом необъятным. Ему теперь бегать и бегать, чтобы сжечь калории, а не сиднем сидеть в самолете.